Укрощение красного коня

— А что с моими продуктовыми карточками? — пошел ва‑банк Зайцев. — Заместитель товарища Емельянова мне твердо пообещал.

— Не могу знать.

— Свяжитесь с товарищем Емельяновым, наконец!

Тот вдруг ощерился.

— Вы, товарищ из Ленинграда, уж больно пристально местонахождением товарища Емельянова интересуетесь. Уж больно настойчиво.

Зубки были мелкие и редкие, как у рыбы.

Зайцев подумал, что если он сейчас уйдет, а потом опять вернется, то примет его совсем уже нечеловек.

— Я карточками своими интересуюсь, дорогой товарищ, — ответил он. — Поскольку не святым духом и акридами питаюсь. А белками, углеводами и, если повезет, жирами.

— Не могу помочь, — ответствовал зам емельяновского зама. — Ждите санкции товарища Емельянова.

— Когда он вернется?

— Не могу знать. Справьтесь через пару часов.

— Не сомневайтесь.

Зайцев вышел на покрытый мягкой пылью двор. Обернулся. И увидел движение в окне: нос емельяновского зама поспешно скрылся за занавеской.

А операция у товарища Емельянова, похоже, секретная. Причем при участии грузовиков с красноармейцами и пулеметов системы «Максим». Обещающе. В том смысле, что ничего хорошего такой набор не обещал. Кому? Где? Когда? Все оставшиеся в здании ГПУ молчали, будто уже набрав крови в рот…

— Товарищ Зайцев, ау!

Зайцев удивленно уставился. Он понял, что Артемов ждет ответа. За стойкой раздачи маячила Дашка‑курва.

Вопрос он не слышал.

Артемов вдруг снова обернулся к стойке.

— Дарья Платоновна. Сделайте большое одолжение, если не затруднит вас. — Артемов держался почтительно и просто. — Товарищ из самого Ленинграда. А время обеденное.

На широком лице шевельнулись чувства. Дашка‑курва ответила бы: «Нехай! Ходют тут всякие — жрать просют!» Но Дарья Платоновна так ответить не могла. А как ответить — не знала. Поэтому нерешительно провела руками по фартуку.

— Дорогая, вы ведь вырежете товарищу из Ленинграда из моих карточек? — мягко предложил Артемов.

— Да не суйте! — оттолкнула она листки с печатями. — Не объест.

«Дашкааа‑курва! Уснула там, што ль?» — надрывалась кухня. Столовая была гулко пуста. Скатерти со столов сняты. Ужин закончился.

— Благодарствую, — светски кивнул Артемов.

Дарья Платоновна ответила:

— Пускай, чего там. — И тотчас Дашка‑курва заорала в сторону чадного проема: — Глотку не дери! Не глухая!

Зайцев встрепенулся:

— Слушайте. Зачем это. Я ведь не голоден.

— Да, — спокойно согласился Артемов. — А в желудке у вас гремит — просто симфонический оркестр.

— Неудобно, — запротестовал Зайцев.

— Спать в носках — вот это неудобно! Бросьте, — серьезно добавил он. — Я тоже знаю, что такое Петроград в восемнадцатом году, и если у человека голод — узнаю с тех пор сразу. Вы молодой человек. Вам надо есть. И есть много.

Зайцев почувствовал, что у него загорелись уши.

— Простите. — Снял кепку, провел ладонью по жаркому темени. — Мне кажется, жара меня доконала.

Артемов кивнул.

— Спасибо, — отозвался Зайцев.

Под дождем артемовской любезности морда Дашки‑курвы сперва стала лицом, а затем оно будто помолодело.

— Так котлеты будете или бефстроганов? — напомнил Артемов.

— Берите котлеты, — сказала Дашка. — Бефстроганов — одни жилы.

Зайцев ощутил легкую панику. Он бы лучше отнес ужин Зое. Но как?

Артемов оценил его отсутствующий взгляд.

— Дилемма товарищу не по плечу. Мы сделаем выбор за него. Котлетам и быть.

Котлеты в карманах? Макароны в кепке?

— Что вы заметались? — поинтересовался наблюдательный Артемов. Он облокотился на оцинкованный стол раздачи, будто это была буфетная стойка в петербургском Офицерском собрании. — Вы как‑то оглаживаете себя по карманам. Обронили что?

— Н‑нет, — растерялся Зайцев. — Я по правде голоден не очень.

— Не очень? — поднял бровь Артемов.

— Но точно проголодаюсь. Чуть позже.

Артемов выдержал паузу. Но как воспитанный человек предпочел знать о собеседнике не больше, чем тот желает рассказать сам, и крикнул в сторону кухни:

— Даша, любезная. А сухим пайком можно? Товарищу навынос.

— Можно и сухим, — прогудело из остывающих недр кухни.

Артемов кивнул Зайцеву.

— А мы сядем. Посидим. Покурим. Если дамы не возражают?

— Курите, — голубиным голосом прогулила Дашка. — Только не убрано ведь.

— Это ничего.

— Я вам хоть чаю принесу! — крикнула она.

— Это было бы чудесно, — одобрил Артемов.

Та порозовела.

Когда они отошли, Зайцев напомнил ему их давнишний разговор.

Артемов шаркнул стулом.

— Я такое говорил? — вполне искренне удивился он. — Соблазны большого города? Не помню.

— Но что‑то вы под этим имели в виду?

— Да ерунду, вероятно, какую‑то. Молодые люди. У них — у вас — совсем другой аппетит к жизни. Вам всего нужно много. Не только еды. Вот и все, что я имел в виду, думаю. Потому что, повторю, не помню, чтобы я это говорил. Но мог, мог. Это у нас, стариков, все выгорело, отшумело. Отговорила роща золотая. А молодые до всего жадны. Вот и все, что я, наверное, имел в виду. Да. Вот и все.

Дашка‑курва брякнула перед ними два судка и как‑то особенно любовно обмахнула их своим фартуком.

— Только судки верните. Казенные.

На Зайцева она и не глядела. Он был никто.