Читаем Укрощение повседневности: нормы и практики Нового времени полностью

Еще одна дама, будучи подвержена пусканию ветров, удерживает в плену дюжину здоровенных ветров, которые последовательно пытаются увидеть свет: она мучается довольно долгое время, она оказывается за отлично сервированным столом, думая там занять видное положение: и что же случилось? Она пожирает глазами блюда, к которым не может притронуться: ее нутро переполнено, ее желудок полон ветрами и не способен принять пищу.

Щеголь, изысканный аббат и важный судейский чиновник – все трое в равной степени ужасны, ибо каждый на свой лад делает из своего тела подобие пещеры Эола, они впускают внутрь ветры – один своим блеском, другой в своих ученых беседах, ну а третий в своих долгих торжественных речах. Вскоре они чувствуют силу жестокой кишечной бури: они напряглись в борьбе с ее яростью, и ни один из них не выпустил ни малейшего пука. По возвращении к себе домой они стали жертвами безжалостных колик, которые вряд ли успокоились бы с помощью препаратов целой аптеки, и были всего лишь в двух шагах от смерти.

Напротив, сколь много добра, дорогой читатель, доставляет пук, выпущенный вовремя! Он рассеивает все симптомы серьезной болезни, он устраняет любой страх и успокаивает своим присутствием встревоженные разумы. Так, некто, полагая себя опасно больным, призывает на помощь последователей Галена[192], но, внезапно выпустив обильный пук, благодарит медицину, представ полностью выздоровевшим.

Другой восстает ото сна с ужасной тяжестью в желудке: он встает с постели весь раздутый, хотя избегал излишеств накануне. Он не чувствует вкуса, у него нет аппетита, он не принимает никакой пищи, он взволнован и встревожен: приходит ночь и не приносит ему никакого облегчения, кроме слабой надежды на беспокойный сон. В тот момент, когда он ложится в постель, в его нижней части тела поднимается буря: кажется, растревоженный кишечник жалуется, и, после жестоких сотрясений, огромный пук вырывается наружу, оставляя нашего больного в смятении от того, что он волновался по поводу такого пустяка.

Одна женщина, раба предрассудка, никогда не знала преимуществ пука. В течение двенадцати лет несчастная жертва своей болезни, а может быть, к тому же и медицины, она испробовала все средства. Наконец, узнав о пользе пуков, она свободно пускает ветры и часто пукает: больше никакой боли, никакой болезни, речи больше не идет ни о чем, кроме как чувствовать себя хорошо, она радуется тому, что отменно здорова.

Вот великие преимущества, которые предоставляет пук каждому из нас: кто сможет после всего оспаривать его пользу по меньшей мере для каждого конкретного случая? И если бздюх потрясает устройство общества своей зловредной природой, то пук является его противоядием, он его уничтожает и точно препятствует его появлению, поскольку у него самого довольно сил, чтобы найти себе путь. Это очевидно и несомненно, стоит лишь исследовать понятия, которые мы дали о пуке и о бздюхе, и станет понятно, что мы пускаем бздюх потому, что не пожелали пукнуть, и как следствие то, что повсюду, где обретаются пуки, там нет места бздюху.

Глава XI

Об общественной пользе пуков

Император Клавдий, трижды великий император, заботящийся только о здоровье своих подданных, однажды узнал о том, что некоторые из них дошли в своем почитании его персоны до того, что предпочитали погибнуть, но не пускать газы в его присутствии. Узнав о том (как это известно, со слов Светония, Диона[193] и многих прочих историков), что они сильно страдали перед смертью от ужасных колик, он велел издать указ, которым разрешал всем его подданным свободно пускать ветры, даже находясь за его столом, при условии, что это будет сделано чисто. И конечно, несправедливо то, что ему дали имя Клавдий, от латинского слова claudere, то есть закрывать, поскольку своим указом он скорее содействовал открытию органов пука, чем их закрытию. И не кстати ли было бы возобновить действие подобного указа, который, по мнению Кюжá[194], сохранился в древнем своде законов, тогда как множество других, входящих в него, были упразднены?

Ту непристойность, что приписывают пуку, можно в принципе объяснить людскими прихотями и капризами. Он вовсе не противоречит правилам хорошего поведения, и, как следствие, совсем не опасно будет разрешить его, впрочем, мы видим, что люди свободно пукают во многих местах и даже в обществе учтивых людей, и слишком жестоко сохранять малейшую щепетильность в этом деле.

В некоем приходе, отдаленном на четыре или пять лье от города Кан, одно частное лицо, в силу феодального права, долгое время требовало и, может, еще требует и сегодня, полтора пука в год от каждого.

Египтяне сделали из пука божество, изображение которого до сих пор можно найти в некоторых кабинетах[195].

Древние судили о предзнаменованиях относительно хорошей или плохой погоды по тому, насколько шумно пук выходил наружу.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги