Улан Далай

Все растерялись, поневоле сбились в кучу. Шофер – парень с бесцветными глазами и белесыми ресницами – вылез из кабины и знаком показал: идите за мной. Завел их в какой-то домик, на двери которого была прибита картонка с надписью: «Нарядная», но ничего нарядного внутри не было, да и никого не было. Напротив входа стоял большой сосновый стол, на ножках еще проступали потеки смолы – Саньке тут же захотелось оторвать кусочек и положить в рот. Над столом – портрет вождя и ниже лозунг: «Выше знамя советской лесозаготовки!». Лозунг сиял свежестью, как и стол. У портрета Сталина была подновлена серебрянкой рамка. Вдоль стен желтели лавки – длинные и широкие струганные доски, поставленные на три чурбака. Санька еще никогда не видел таких большущих досок. На стенах висели сделанные вручную учебные плакаты, сильно выцветшие, кое-где порванные и кое-как подклеенные. На плакатах картинки: как правильно срубать дерево и рассчитывать угол его падения, как удалять сучья, как распиливать ствол и как транспортировать. Длинное бревно называлось хлыстом, пень – комлем, куча сложенных бревен – штабелем. А еще нарисованы были деревянные кругляши, которые нужно колоть на коротенькие чурочки, только Саньке непонятно было, зачем так мельчить.

В нарядную заскочил какой-то вертлявый человек в белом тулупе. За ним косолапо ввалились два бугая, у них тулупы были черные. Разболтанной походкой вертлявый прошел к столу, стянул с головы лохматую волчью шапку. Под шапкой обнаружилась буйная копна рыжих волос. Бугаи встали у стены справа и слева от портрета Сталина как почетный караул.

Опершись о стол костяшками пальцев, вертлявый с веселым любопытством осмотрел ожидающих.

– Ба, вот пополнение, так пополнение! – хохотнул, обнажая гнилые зубы. – Ну, граждане предатели, занимайте места, – гнусаво растягивая слова, предложил он.

Люди сели по обычаю: женщины и девочки слева от стола, мужчины и подростки – справа. Вертлявый, шевеля губами, пересчитал всех.

– Значит так! – звучно цвыкнул углом рта. – Я начальник этой лесосеки. Зовите меня «гражданин начальник», – он обвел глазами присутствующих. – Эй, чучмеки и чучмечки! Твоя моя понимай?

– Мы не чучмеки. Мы калмыки. И предателей среди нас нет.

Это был голос Вовки! Все: и дядя Очир, и женщины, и подростки – оторопело повернулись. Вовка нарушил правило старшинства. Если кто и мог отвечать начальнику, то только дядя Очир. Но Санька понял, почему Вовка так поступил: у него самая правильная русская речь. Дядя Очир укорачивал слова на калмыцкий манер, глотая конечный гласный. Да и звук «ф» никогда ему не давался, поэтому, когда его спрашивали про его специальность, он говорил не «шофёр», а «шопёр».

Начальник не моргая уставился на Вовку:

– Ты че, пацан, самый умный, что ли? Чей это щенок?

– Это мой племянник, – подал голос дядя Очир.

– Так научи его не лезть поперек дядьки! – потребовал начальник.

– Он все правильно сказал. Мы калмыки. Но не предатели.

– Ты еще скажи, что вас сюда по ошибке запендюрили.

– И скажу… Путаница случилась в мозгах наверху.

– Ну, хватит базарить! – оборвал начальник. – Я понял: вы дохлые, но выступные. Надеюсь, бабы у вас покладистые. Тут говорят, что у калмычек щелочка не как у всех, а поперек. Правда, что ли?

И гражданин начальник опять гнусаво захохотал, обнажая пеньки бывших зубов.

– Поставлю их чурочку пилить, – добавил он, обтерев слюну тыльной стороной ладони. – Вжить-вжить, вжить-вжить, – сжал кулак и показал рукой движение пилы. На тыльной стороне ладони синела татуировка – восходящее солнце.

– Ладно, – начальник разжал пятерню, растопырил пальцы. – Вас сейчас разведут по точкам. А вот эта краля, – развернулся и ткнул пальцем в тетю Булгун, – пусть останется здесь, пол подметет и приберется.

– Это моя жена, – жестко произнес дядя Очир.

– Да? – начальник, казалось, обрадовался. – Она жена, а я начальник. А ты иди, вали лес.

Санька чувствовал, что происходит что-то нехорошее, только не мог понять что. Вроде бы прибраться в этом сарайчике – нетрудное дело.

– Я никуда отсюда без нее не пойду! – уперся дядя Очир.

– Пойдешь! – процедил сквозь зубы начальник. – А то мои архаровцы вынесут. И скажи спасибо, что не вперед ногами.

Тетя Булгун переводила полный ужаса взгляд с начальника на мужа и обратно. Остальные женщины опустили глаза в пол и, казалось, не дышали. Девчонки прижались к матерям и спрятали лица за их спины.

– Ну, что сидим, чего ждем, шалавы синежопые? – заорал вдруг начальник. – Всех, кто не будет подчиняться, ждет каторга! – И хлопнул в ладоши так, словно щелкнул кнутом.

Женщины вскочили и, таща за собой дочерей, устремились к двери. Мальчишки все как один остались сидеть, смотрели на дядю Очира, ожидая его распоряжения.

– Идите, ребята! – глухо произнес дядя Очир по-калмыцки. – Тут взрослые дела.