Улан Далай

– Завтра после обеда загляни. С утра похороны, а потом решим вопрос. Некогда долго горевать маленькое горе, когда великое несчастье обрушилось на страну.

Некогда долго горевать маленькое горе… Предательство Эльзы в момент ушло на задний план. Даже смерть Гитлера Санька не воспринял с такой радостью, как смерть майора Ломова. Он едва смог удержать на лице постную мину.

К дому дяди Мацака он летел как на крыльях. Во дворе тетя Алта загоняла в курятник кур. Пятилетний Мерген, любимчик всей семьи, помогал, пытаясь незаметно от матери схватить за хвост петуха.

– Какая нечаянная радость! – всплеснула руками тетя Алта. – Как раз к ужину успел!

Мерген со смехом обнял Саньку за ногу. Тот подхватил мальчика на руки и понес в дом.

Девчонки, увидев Саньку, заблажили:

– Старший брат, старший брат приехал!

Санькиному приезду обрадовались все, но висела в воздухе какая-то недосказанность. Думают, я про Эльзу не знаю, догадался Санька, и не понимают, как им быть.

– Ты как это с учебы сорвался? Не накажут? – осторожно поинтересовался дед.

– Да сегодня все лекции отменили, – успокоил Санька. – И завтра вряд ли что будет. А восьмого – праздник трудящихся женщин. Ваш праздник, тетя Алта. Я подарок привез. Вот! – И Санька достал из сумки коробочку с пудрой.

– Мне?! – ахнула тетя Алта, принимая подарок. Осторожно сняла крышку. Пудра была запечатана вощеной бумагой, Алта понюхала, не вскрывая упаковку. – Запах-то какой нежный. Как тюльпан. Это бы девушке какой…

Она осеклась и смутилась, опустила глаза. Дядя Мацак хмыкнул, дед крякнул. Все поняли, что новость про Эльзу Санька знает.

– А для остальных – конфеты! – объявил Санька.

Дети радостно завопили.

– Жить становится слаще, жить становится веселее! – смело пошутил Санька, переиначивший сталинское «Жить стало лучше». Развернул кулек, раздал детям по штучке. Остальное вручил тете Алте.

После ужина дед, дядя Мацак и Санька вышли покурить. Тишина в селе стояла, как на дне пруда, даже собаки не лаяли. К ночи похолодало, небо затянуло плотными тучами.

– Сильный дождь завтра будет, – глядя на небо, предрек дед. – Может, и со снегом.

– Мне никакая погода радости не испортит, – заявил Санька. – Мучитель сдох.

– Не говори при мне так, – предостерег дядя Мацак. – Я за Сталина солдат в бой поднимал. Не он виноват в нашей судьбе. Он просто не успел разобраться. Столько было дел!

– Я про майора Ломова, – поспешил пояснить Санька. – Умер вчера, слышали?

– Да, – проронил дед. – Слышали. Отмучался, бедолага.

Санька с удивлением вытаращился на деда.

– Дедушка, вам что, его жалко?

– Несчастный он был человек.

– А по мне, так злобный черт, – набычившись, процедил Санька.

Дед пыхнул трубкой. Огонек отразился пожаром в выпуклых стеклах его очков.

– Старики говорили: нельзя радоваться поражению соперника, чтобы не навлечь на себя гнев неба. Я по молодости этого не понимал, потом дошло. Надо еще прощения у Ломова попросить за то, что ему пришлось в этой жизни мучить тебя и портить себе карму.

Прощение?! Санька задохнулся.

– Дедушка, да как же так! Может, тогда и День Победы не праздновать?

– Торжествуешь над врагом – отдаешь ему силу. Живой или мертвый, он заберет ее себе. Оттого Джангр был всегда милостив к поверженным.

– Что же, и фашистов тоже простить? – запальчиво воскликнул Санька.

– Покарать их – дело бурханов. А когда человек берет верховную роль на себя, совершает большую дерзость.

Возражать деду не стали, последнее дело – перечить старшему. Докурили и пошли в дом.

Тетя Алта постелила Саньке в закутке за печкой. Санька поднял с топчана лоскутное одеяло и обнаружил там Мергена.

– А ты правда на нашей Ане женишься? – прошептал мальчик, жарко дыша Саньке в ухо.

– С чего ты взял? – оторопел Санька.

– Отец вчера говорил, что ты теперь никуда не денешься, быть тебе нашим зятем.

Санька потрепал Мергена по голове.

– Жизнь покажет, – неопределенно ответил он. – Я, может, в летчики пойду.

– А что, летчики не женятся? – удивился Мерген.

– Только на самолетах, – пошутил Санька, но мальчик шутки не понял. Он был явно огорчен. Засопел, молча слез с топчана и полез на печку.

Утром Санька объявил обескураженному семейству, что принял решение вернуться в город: мало ли, может, студентов организуют на траурную демонстрацию, и даже скорее всего, что так.

Глава 26 Июль 1957 года

Крык-крык! Тыр-тыр-тыр! Пиу! Пиу! Ночные насекомые соревновались в громкости. Раскаленный за день вагончик остывать не хотел. Воздух до того был сух, что свербило в носу. Все тело чесалось. Сон не шел. Санька осторожно слез с верхнего яруса и как можно тише, стараясь не потревожить спящего внизу деда, дотянулся до стоявшего на столе чайника, отпил прямо из носика. На зубах заскрипела известь, в горле запершило от соли. Вот он, вкус родины. За пятнадцать долгих лет совсем забылось, какая в Калмыкии вода. Ею не напьешься. Сейчас бы кружечку алма-атинской родниковой…