Улан Далай

Надю жалко. Она только-только освоилась в Узун-Агаче после стольких лет жизни в Барнауле, с таким трудом получила место учительницы младших классов в Фабричном, завела подруг и даже ухажера – овдовевшего инженера, отца одного из своих учеников. Дело дошло до подарка отреза на платье, однако оставить сестру Санька никак не мог. Да она и сама бы не осталась – калмыки по одному жить не умеют. Но приехав в Элисту, Надя вдруг вся покрылась нарывами, которые к тому же зудели и чесались. А аптеки нет, и ни одного доктора на месте. Врачей и медсестер среди калмыков мало – не очень-то допускали в Сибири спецпереселенцев до медицинских училищ и институтов, а тех, кто был, отправили по районам тушить эпидемию дизентерии. Привыкли люди в Сибири пить некипяченую воду, а здесь так нельзя, особенно летом.

Сзади послышался шорох – Наде тоже не спалось.

– Тут вроде попрохладнее, – прошептала она. Присела рядом, принялась шлепать себя по рукам и ногам – отвлекать зуд. – Когда уже тебя распределят?

– Завтра обещали.

– Хоть бы туда, где не было в войну немцев. Где жилье уцелело.

– Чудачка, думаешь, где-нибудь есть пустые дома? – Санька усмехнулся. – После нашей депортации всё заселили украинские беженцы. Говорят, они боятся: мол, вернутся калмыки и их порежут. Многие снимаются с места и уезжают куда глаза глядят.

– Может, и нам такой брошенный дом достанется. Обратно в Сальские степи нас все равно не поселят. Да и хутор наш, говорят, давно с землей сровняли.

– Не поселят, – Санька вздохнул. – Но дед Элисту за родину принимать не хочет. Не мое, говорит, это место, неродное.

– Бедный, столько мечтал вернуться. А вернулся не туда…

Санька предостерегающе приложил палец к губам, прислушался.

Послышалось кряхтенье, кашель, шарканье. Надя развернулась к двери:

– Дедушка, вам помочь?

– Три шага еще могу сделать, – просипел дед, выбираясь на крыльцо.

Надя усадила старика на ступеньку, Санька сбегал за трубкой, набил табаком. Баатр неспешно затянулся, выпустил вверх дым, поправил на носу очки.

– Ну вот, теперь узнаю, – вдруг произнес он.

– Что узнаете, дедушка? – не понял Санька.

– Родное небо. Всё на месте. Небесный шов, – он прочертил концом трубки вдоль Млечного Пути, – и Семь бурханов под правильным углом, – старик ткнул в ковш Большой Медведицы. – Значит, можно сказать, мы дома. Главное ведь, что народ собрался воедино. Не рассеялся в чужой стороне. Лишь бы не начали опять считаться: кто торгут, кто дервют, кто бузав, – и козни друг другу строить…

На следующий день Санькина судьба решилась. Он получил направление на работу в школу поселка Комсомольский Черноземельского района. Поселок совсем новый, после войны появился. Тогда на опустевшие выпасные земли кто только ни понаехал: и ставропольские казаки, и аварцы, и даргинцы. Поселок назвали Красный Камышанник, в этом году переименовали, понятно почему: ни один калмык в поселок с таким названием не поедет – до войны торгутов камышатниками дразнили. Всего 200 километров от Элисты в сторону Каспия. Район перспективный, богатый. Так заверили Саньку в облоно. И Наде работа там нашлась: аварцы и даргинцы детей нарожали, только учи.

Надя решила по такому торжественному случаю напечь борцогов и сварить настоящую джомбу, с маслом и мускатным орехом. Санька попросил у соседей бидончик и отправился к автолавке, надеясь добыть молока.

Перед автолавкой вилась очередь. Поинтересовавшись, осталось ли еще молоко, Санька встал в хвост. В середине очереди выделялся довольно молодой мужчина с проседью в волнистых волосах. В просторном светло-сером костюме, в рубашке с широким галстуком, с модной стрижкой полубокс – тот еще франт. Женщины почтительно отступили от него, держа дистанцию. Такой вообще не должен тут стоять – понятно же, что номенклатурщик, у таких спецснабжение.

Мужчина оглянулся на Саньку раз, другой, третий. Санька сначала подумал, из солидарности – мол, попали тут в бабское царство. Зацепились взглядами…

– Володя? – неуверенно произнес Санька.

– Брат, ты?! – мужчина утратил всю свою напускную отстраненность и выскочил из очереди.

– Живой! – выдохнул Санька.

– Живее всех живых!

Володя обеими руками обхватил Саньку. Санька изо всех сил крепился, чтоб не пустить слезу на виду у посторонних. Очередь, забыв, зачем стоит, с любопытством следила за встречей. Даже продавщица высунулась по пояс из фургона.

– Мне сегодня звонят из облоно: брат твой прибыл, Александр, – взволнованно рассказывал Володя. – А я говорю: что-то вы напутали, нет у меня брата с таким именем! Ты для меня так Йоськой и остался, понимаешь! А сестра Надежда у тебя есть, спрашивают? Ну, тут до меня дошло!

Санька молча кивал, не в силах открыть рот, горло першило, как будто черемухи наелся.

– И я бегом сюда – купить чего-нибудь, не с пустыми же руками к вам. Вы с Надей вдвоем?

– Деда привезли, – тихо выговорил Санька: горло, наконец, отпустило.

– Дед живой?! – лицо Володи исказилось, как от боли. – А… отец?

– В День Победы… – Санька не смог договорить.