Улан Далай

Булгун, спешно, словно заяц, двигая челюстями, мотнула головой на сарай – там! Чагдар едва сдержал себя, чтобы не броситься бегом к настежь распахнутой двери. Внутри, натянув на рамки из жердей бараньи шкуры, отец и Очир соскребали с них пленки и остатки жира. При виде Чагдара отец отложил нож, вытер руки о солому и вышел во двор. Очир, кивнув брату в знак приветствия, продолжал скоблить.

– Вовремя ты приехал, вовремя, – радостно приговаривал отец. – У нас сегодня такой наваристый шулюн, какого ты, может, не ел даже до революции. – И он приветственно похлопал Чагдара по плечу. – Давно ты к нам не заглядывал. Люди говорят: ездит ваш сын по району, речи красивые говорит, послушаешь – сразу понятно, какой большой учености человек! Не зря, говорят, его главным партийным начальником поставили. Почетно, говорят: калмык теперь командует в районе и русскими, и хохлами, и немцами!

– Льстят мне хуторяне! – мягко остановил Чагдар пылкую тираду отца. – Да недолго мне теперь ходить в начальниках.

Баатр посмотрел на него озадаченно:

– Провинился чем?

– Как узнают в крайкоме, что допустил истребление скота в родном хуторе, так и снимут с должности. Может, и из партии исключат.

– Так мы же цифры подравнивали, – развел руками отец. – Чтобы нас в кулаки не записали.

– Ничего не понимаю, – честно признался Чагдар.

– Вчера из Автономии приехал брат нашего соседа и говорит: всех, у кого больше десяти голов скота, в один день раскулачили, скот подчистую забрали, а самих свезли в Астрахань, посадили за колючую проволоку, и теперь ждут подводы, чтобы отвезти к поезду и отправить в Сибирь.

Вот оно в чем дело! В Зимовники позавчера приезжал секретарь Федорович из Калмыцкого обкома, собирал всю районную головку, докладывал. В Автономии действительно три дня назад провели большую операцию по раскулачиванию зайсангов и нойонов[22], а также крупных скотопромышленников, чтобы снять кабальную зависимость бедняков и батраков и обеспечить скотом первые совхозы и колхозы. Чуть больше двухсот семей выселяют за пределы Автономии, а еще восемьдесят – внутри области в спецпоселки.

– Брат соседа потерял в дороге ноль, – с досадой сказал Чагдар. – Количество скота у раскулаченных начиналось со ста. И это крупный скот. Баранов можно умножать на три, овец – на пять.

– Он сказал: «Режьте лишний скот быстро. Как только Калмыкию зачистят, чекисты приедут к вам».

– Отец, нет теперь чекистов, есть гэпэушники.

– Эх, сынок, волк, как его ни назови, хоть серым, хоть клыкастым, хоть бирюком, он от этого добрым псом не станет. А ты откуда знаешь про сто голов?

– К нам большой человек из руководства области приезжал, объяснял, что к чему.

– Так то из руководства. А на низах – сам знаешь… В сельсовет разнарядку спустили – раскулачить пять семей. А у них в селе такие, чтоб сто голов скота осталось, давно перевелись. Ну и раскулачивали тех, у кого скота было больше десяти.

Челюсти у Чагдара невольно сжались.

– Нужно было председателю сельсовета поехать в обком и объяснить ситуацию!

Отец внимательно посмотрел на Чагдара.

– Хорошо, сынок, что ты у нас такой храбрый. А многие опасаются вышестоящим перечить. Возразишь – и сам в Сибирь отправишься.

Из сарая показался брат. Бросил комок жира терпеливо ожидавшей у двери собаке. Та благодарно тявкнула и неспешно принялась угощаться. Только тут Чагдар вспомнил про подарки. Он приехал домой не с пустыми руками, полный вещмешок съестного привез: муку, сахар, соль, белые сухари и бутылку настоящей водки.

Чагдар поискал взглядом Дордже, который по статусу должен был принять коня, расседлать и задать корм. Но Дордже нигде не было видно.

– А где наш младший? – обратился к отцу Чагдар.

Отец отвел глаза и промолчал. За него ответил Очир:

– Поехал с соседями в хурул молиться, чтобы беда обошла нас стороной.

Чагдар насупился:

– Меня могут обвинить в сращивании с религиозным элементом. Пусть Дордже дома молится. – И сам принялся расседлывать коня.

– Домой-то к нам тоже соседи захаживают, – заметил отец.

– Сделайте ему из конюшни молельню, – предложил Чагдар. – Лошадей все равно сдать в колхоз нужно будет.

– Значит, все-таки беда нас стороной не обойдет, – проронил Очир, яростно соскребая ножом с ладоней овечий жир. – Значит, правильно баранов порезали, зимой хоть от голода не помрем.

– Мелкий скот разрешается оставить в хозяйстве, – объяснил Чагдар. – До десяти единиц.

– А у нас кур два десятка. Что же, и кур под нож придется пустить?

– Куры – это отдельная категория, домашняя птица. Ее не обобществляют.

– Давайте-ка поедим сначала, а потом будем разговоры разговаривать, – вмешался отец.

Расселись вокруг очага на мешках, набитых сеном. Чагдар достал кулек с сухарями и бутылку, запечатанную белым сургучом, сломал сургуч, снял картонную пробку. Булгун услужливо подставила три деревянные чашки. Чагдар передал бутылку отцу. Баатр понюхал горлышко, блаженно прикрыл глаза:

– Ну, сегодня всё как до германской войны: и шулюн, и водка.