Улан Далай

– Уважаемые товарищи старики, братья и сестры зюнгарцы! – бодро начал Чагдар. – Я не буду описывать настоящее ваше положение, оно видно вам самим, но скажу, что хуже этого положения в районе нет ни у великороссов, ни у украинцев, ни тем более у немцев. Умные немцы организовались в числе первых и живут теперь припеваючи.

Про немцев Чагдар немного покривил душой, потому что обещанные за стопроцентную коллективизацию трактора остались в планах на весеннюю посевную, а новые колхозники рассчитывали поднять ими осеннюю зябь. И хоть он и пообещал не описывать положение калмыков, но все-таки не удержался.

– Советская власть провела серьезную работу, чтобы собрать по округу калмыков и поселить всех кучно. Наделила каждое домохозяйство пахотной землей и ждет от вас в будущем году урожая. Но вспахать и засеять землю весной большинству будет нечем и не на чем. Без организованного коллективного труда вы от нищеты не оправитесь. Единственный выход – дружно сплотиться в колхоз и энергично браться за добросовестный труд.

Чагдар выразительно посмотрел на собравшихся, но не встретил ни одного ответного взгляда. Мужчины сосредоточенно попыхивали трубками. Женщины потупили взгляды, как невесты на выданье, и тоже не выпускали изо рта трубок. Только стоящие сбоку телеги члены партячейки усердно кивали в такт его речи.

– А урожай делить как будем: поровну или по совести? – зычно крикнул из заднего ряда всадник на мышастом коне.

– Каждый член колхоза получит долю урожая сообразно числу едоков, – ответил Чагдар фразой из методички.

– Даже если один сдал в колхоз две лошади, а другой – ни одной?

– Лошади будут уже общественные.

Конь под всадником переступил с ноги на ногу и потряс гривой, словно не соглашаясь с такой участью.

– А за сдачу вот этого красавца сколько мне заплатят? – не унимался горлопан.

– Обобществление не предусматривает денежной компенсации, – процитировал Чагдар еще одну строчку из методички.

– Значит, колхоз не про меня, – горлопан развернул коня и потрусил прочь.

– А скажем, наш род всегда славился трудолюбием, а про другой всем известно – одни лентяи и пьяницы. Зачем же с таким родом объединяться? – спросил седовласый дядька из ближнего к оратору ряда. Пустой правый рукав его зипуна был заткнут за ремень. Очень захотелось Чагдару спросить, из какого именно он рода и за кого воевал в Гражданскую. Но он хорошо помнил инструкцию: нельзя поддаваться на провокации.

– Пора забыть про деление на рода, кости и улусы. Снять друг с друга ярлыки «бузавы», «торгуты», «дёрвюды». Партия взяла курс на воспитание совершенно нового типа личности – советского человека!

В толпе зашевелились. Люди, до того слушавшие молча, начали переговариваться.

– Если вы не будете доверять друг другу, если не будете относиться друг к другу так, как вы относитесь к своим кровным братьям, вас ждет жалкое существование, а может, и полная гибель. И тогда наш Калмыцкий район можно будет переименовать в Русско-немецкий, – закончил Чагдар.

Угроза переименования района, похоже, задела за живое. Люди забормотали, задвигались, замахали руками… А потом стали уходить. Последними с криками «Все в колхоз! Все в колхоз!» убежали дети. Площадь опустела так же быстро, как и наполнилась. О том, что здесь только что проходило собрание, свидетельствовали лишь кучки лошадиного навоза да сломанный саженец в центре площади. Слева от Чагдара остались стоять отец и брат, справа – телега с членами партячейки. На Чагдара не смотрели. Отец задумчиво разглаживал усы. Очир, достав кисет, набивал трубку самосадом. Шарапов и Мухайкин о чем-то горячо спорили.

Чагдар почувствовал, как дернулся уголок рта, яростно потер щеку.

– Ну что ж! Не хотят по-хорошему, придется по-другому, – процедил Чагдар. – Товарищ Мухайкин! – громко позвал он председателя сельсовета. – Пройдите по домам и объявите: кто не запишется в колхоз, будет подвергнут раскулачиванию и арестован за сопротивление советской власти с последующей высылкой в отдаленные районы.

Мухайкин вытянулся:

– Совершенно правильное решение, Чагдар Баатрович! Это все Чулькины воду баламутят! Их бы всех надо раскулачить, до последнего. Совершенно работать не дают.

– Рассмотрим этот вопрос, – пообещал Чагдар, – и раскулачим. Товарищ Шарапов! – обратился он к секретарю партячейки. – Возглавляемому вами коллективу поручается завтра же приняться за сооружение загона для колхозного скота.

– Что ж… Это мы, конечно… Завтра… – забормотал Шарапов. – А где, каких размеров и из какого материала?

– Это всё вы определите с председателем. Вы же лучше меня знаете, сколько у хуторян лошадей и коров. Наймите пару сторожей из бедноты, чтобы ночью всю скотину не растащили и не перерезали.

– А кормить из каких запасов будем? – осторожно спросил Мухайкин. – Или корма тоже по дворам собирать?

– Колхозный сеновал нужно сделать. Все сено свезти туда.

– А возить-то на чем?

– На чем всегда сено и солому возят? На телегах!

– А телеги, выходит, тоже нужно обобществить?

– Выходит, что так.