Улан Далай

– Зачем же такой огород городить! – вмешался в разговор Очир. – Может, просто учесть скот, и пусть остается на базах до весны?

– Перережут, – уверенно заявил Шарапов. – И скажут, что сдохли.

Чагдар задумался. Строить колхозный баз не из чего. Нужно сначала изыскать дерево для забора или нарубить ивняка для плетня. Долгая работа. Прав брат.

– Пусть остается пока на базах, – разрешил Чагдар. – А чтобы не перерезали, предупредите: за падеж или продажу скота с момента обобществления пойдут под суд.

Вечер в доме Чолункиных не в пример обеду был тихим и тягостным. Булгун шмыгала туда-сюда, как мышка, стараясь не стукнуть половником о котел или чашкой о чашку. Попили джомбу, поели борцогов, испеченных из привезенной Чагдаром муки. Вкусные борцоги, но никто не похвалил. Молчание затягивалось.

– Эй, – позвал Булгун свекор, – там водка в бутылке оставалась. Принеси-ка нам! – Поднял бутылку на просвет, оценил, разлил по чашкам поровну.

Выпили.

– Ты, сынок, зря так нахраписто говорил, – начал поучать Чагдара отец. – Забыл ты хорошие манеры. Сначала людей надо похвалить, воздать им почести, расспросить про их жизнь, а уж потом предлагать свое. Но предлагать все равно уважительно!

– Я не пойму: а почему они все ушли? Что я такого сказал? – задал Чагдар мучивший его вопрос.

– Страшную вещь ты предложил, сынок: забыть, какого каждый из нас рода-племени. Жить, как рыбы, не знающие своих родителей.

– А разве хорошо ходить с камнем за пазухой, как теперь? Никто никому не доверяет. Сколько слал за эти годы Кануков пламенных писем сальским калмыкам, объяснял им, в чем их выгода и спасение! Ни на шаг не сдвинулись. Ни на шаг, – горячился Чагдар.

– Чтобы идти вперед, надо ясно представлять, что тебя там ждет, – вступил в разговор Очир. – Один раз уже мы, бузавы, побежали в отступ – и сколько погибло? А теперь ты предлагаешь нам идти туда, сам не знаешь куда…

– Знаю, – прервал его Чагдар. – В колхоз.

– А ты понимаешь, что гонишь нас, вольных казаков, в крепостные?

– Ну, что вы, брат! Какие крепостные? Помещиков-то больше нет.

– Теперь твоя партия – помещица и царица. И у нее одна забота: как бы своих подданных прижать посильнее.

Чагдар поневоле дернул головой направо, налево, оглянулся назад.

– Что ты заволновался? Не бойся, тут все свои, никто не донесет, – подковырнул Очир.

– Да нет, мне показалось – вроде повозка едет, – на ходу придумал Чагдар. – Что-то Дордже до сих пор не возвратился.

– А они собирались в станице переночевать, – успокоил отец. – Чтобы утром с новой силой… Тысячу простираний надумал сделать наш Дордже.

– Отец, не отпускайте его больше в хурул, – Чагдар понизил голос. – Я этого говорить не должен, но… Готовятся массовые аресты священнослужителей. Всех, независимо от веры.

– Яхэ-яхэ-яхэ! – забормотал отец, обращая лицо к полке с бурханами и складывая ладони в молитвенной позе.

– И бурханов спрячьте. На их место портрет Сталина повесьте. Я вам привезу.

– Но калмыки не смогут жить без бурханов. Во что тогда верить? Человек не зверь, ему вера нужна.

– В великое коммунистическое завтра надо верить. Ни Христос, ни Будда не оставили людям учения, как сделать жизнь в этом мире лучше. Все обещания – только после смерти. А коммунисты знают, как устроить рай на земле.

– Пока только тащат в ад, – мрачно обронил Очир.

– Это всё временные трудности, – с жаром возразил Чагдар. – Приходится идти на крутые меры, чтобы изменить сознание людей. Вот я же видел своими глазами, какую жизнь устроили американцы в коммуне. Всех бы наших туда – посмотреть.

Очир покачал головой:

– Не поможет. Мы – другие. Триста лет мы, бузавы, на Дону среди русских прожили, а все равно всё делаем по-своему.

И Чагдар опять вспомнил слова Грум-Гржимайло про дух расы, который определяет ее верования, культуру и учреждения, и про медлительность перемен внутри рас. Но у Советского государства нет такого запаса времени. К концу века намечено построение коммунизма, пусть даже и в отдельно взятой стране. Но и внутри страны народов больше сотни. Если каждый народ будет дудеть в свою дуду, получится не коммунизм, а неразбериха.

– Вся эта особость нам боком выходит, – заметил Чагдар. – Будем и дальше упираться – вымрем. Советская власть нам и отдельный район, и всеобщую грамотность, и к управлению наших же поставила. Разве при царе такое было возможно?

– Не было, – согласился Очир. – Но жили мы богаче и вольготнее. Какие были табуны! Какие отары! И земельные наделы, не облагаемые никакими налогами, у каждой семьи. Сдал в аренду – и по осени получи с арендатора, деньгами или натурой.