Улан Далай

– Так вы не беспокойтесь, товарищ секретарь, весь скот уже переписан, – председатель вытащил из ящика стола кипу мятой бумаги. – Говорю же, наши комбедовцы свой хлеб едят не зря.

Наметили список для раскулачивания. Фамилии в списке оказались все хохляцкие: Блажко, Вовянко, Дьяченко, Коваль и Пасько. Чагдар указал на этот националистический перекос, председатель с заместителем посовещались и двух первых хохлов вычеркнули, вписали вместо них одного казака и одного великоросса. Чагдар достал из планшета методичку и зачитал рекомендательный перечень имущества, оставляемого за раскулаченными: на две семьи – одна лошадь, на одного взрослого члена каждой семьи – одна голова рогатого скота, 13 фунтов муки на одного едока, 12 фунтов сахара на семью, 5 фунтов мыла, один коробок спичек, один фунт табака, один кирпич калмыцкого чая или фунт русского, шесть катушек ниток.

Посчитали, сколько скота перейдет в общеколхозную собственность после раскулачивания. Получалось десять лошадей, три жеребенка, один бык-производитель, четыре вола, два десятка коров и нетелей, пять телят, около пятидесяти свиней. Председатель и заместитель заспорили, можно ли держать столько свиней скопом – от свинячьего дерьма такие ядреные испарения, не разъест ли людям глаза от вони. Чагдар в споре не участвовал, про свиней он ничего не понимал.

Осталось понять, кому из бедноты передать дома раскулаченных. Тут тоже выявились разногласия. Председатель предлагал вселить самых бедных, а заместитель – самых многодетных, которых при прошлом раскулачивании обошли.

– Знаю-знаю, куда метишь, Иван Митрич! – уличил председатель заместителя. – Самый многодетный – твоей жены брат. Строгает детей и строгает. Так ударно бы на поле вкалывал, цены бы ему не было.

Чагдар предложил тянуть жребий, чтобы никому не было обидно, и сделать это принародно. На том и порешили.

Васька вернулся после обеда с тремя гэпэушниками. Сам командир участка Самойлов с двумя бойцами приехал. Все трое на одно лицо: глаза глубоко посаженные, брови мохнатые, носы пятаками. Под свою физиономию помощников Самойлов подбирал, что ли? Пока гэпэушники наворачивали картошку с салом, которую принесли бабы, Чагдар напомнил им процедуру экспроприации ценностей, а председатель провел ориентировку: где находятся хозяйства намеченных к высылке кулаков и в какой последовательности брать. Для сокращения времени обыска к операции решено было привлечь комбедовцев. А почему председатель не пригласил главу комбедовцев на совещание, поинтересовался Чагдар. Петр Семеныч поморщился.

– Да я не хотел воздух в помещении портить. Воняет от него, как от козла. Но глаз у него ястребиный. Ни одна курица неучтенной дорогу не перебежит.

Кулаков решили запереть на ночь в амбаре за правлением – после сдачи осенних хлебозаготовок амбар был пустой, к их бабам и детям проявить снисхождение, оставить напоследок переночевать в родных хатах. Первым наметили брать хозяйство Коваля, занимавшего большой деревянный дом неподалеку от сельсовета.

– Он у нас тут самый баламут, – объяснил председатель. – На язык злющий. Я, говорит, за советскую власть кровь проливал, а она меня теперь закрепостить хочет. Идите, говорит, дураки, в колхоз, разузнаете, чем там пахнет, а я на вас погляжу со стороны да посмеюсь.

– Вот он теперь у нас обхохочется! – решительно сказал командир гэпэушников Самойлов, переворачивая вверх дном на блюдце опустевшую чашку. – Лишь бы штаны не обоссал.

Дождались, когда пастухи пригонят с пастбища скотину, дали время подоить коров. К дому Коваля подъехали слаженно, по-военному. Не спешивались, поджидали подводу с комбедчиками. Она громыхала позади, ощетинившись заостренными кольями – пятерка активистов готовилась прощупать весь баз и огород в поисках спрятанного хлеба.

– Основательно устроился, – процедил Самойлов, разглядывая наличники и резные, и крашеные…

– Да он на готовое в двадцать втором вселился. Самотеком захватил, ни у кого не спросясь. Только что ставни подновил да стекла вставил, – пояснил заместитель председателя.

Привстав на коне, он по-хозяйски поправил покосившуюся створку. Расшитые маками белые занавески на окнах поминутно дергались, оттопыривались, будто от страха. В щелке между половинками занавесок появлялось то одно детское лицо, то другое, то третье…

– Детей у него сколько? – спросил Чагдар.

– Пятеро, – ответил председатель. – Да только все девки! Может, оттого и желчный такой. Помощников не произвел. Приходится батраков нанимать. А скупой несообразно. Никто из хуторских к нему и не идет.

Подъехала телега с комбедчиками. Конники спешились, гэпэушники достали оружие. Требовательно застучали в ворота. На стук ответил басовитый собачий лай. Открывать никто не спешил.

– Ломаем? – спросил Самойлова один из подчиненных.

– Зачем добро портить, – засуетился Иван Митрич. – калитка закрыта на вертушку. Прутиком можно поддеть.