Улан Далай

Бах! Голова сама пригнулась, рука ослабила повод, а правая нога толкнула Пегаса в бок – тот почти мгновенно перешел с рыси на галоп. Судя по звуку, стреляли из обреза. Бах-бах! – хлопки слышались уже сзади. В голове застучал вопрос: зюнгарские или иловайские? Неясно. Что ясно: дальше коллективизация бескровно не пройдет.

На разгоряченном коне влетел он в Иловайский, напрямую к сельсовету, унаследовавшему рубленый дом калмыцкого станичного правления. Навстречу выбежали председатель и его заместитель в одних косоворотках, на ходу оправляя ремни; лица напряженные, красные. «Знали, что еду, – мелькнуло в голове Чагдара, – и знали зачем».

Он коротко поздоровался, попросил, чтобы обтерли коня. Заместитель гаркнул в дверь:

– Васька! Прибери коня, мигом!

Из сельсовета выскочил Васька, то ли подросток, то ли недоросток в рваном ватнике и непомерно больших сапогах – казалось, обе ноги его свободно войдут в одно голенище, – сгреб ладонями раструшенное у крыльца сено, принялся обихаживать Пегаса.

– Чаю не хотите откушать, товарищ секретарь? – осведомился председатель, отирая пот со лба. – У нас самовар как раз закипел.

– Своевременное предложение, – откликнулся Чагдар. – Горло сильно пересохло.

Председательский стол был накрыт как для праздника: рассыпчатая картошка, щедро посыпанная жареным луком, вареные яйца, соленые арбузы, румяные пирожки, витые булочки.

– По какому случаю? – осведомился Чагдар, кивая на стол.

Председатель и заместитель коротко переглянулись.

– Ну как же… – начал было председатель.

– Именины нынче у Петра Семеныча, – перебил его вдруг заместитель. – С утра благодарные бабы нанесли.

– Да-да, – подхватил председатель. – Сегодня же двадцать второе… Именины мои. Вы к нам прямо вовремя…

– И чай у нас сегодня настоящий! – добавил заместитель, указывая на цветастый заварочный чайник, венчавший ведерный самовар. – Вот, из реквизированного имущества.

– Давайте без застолья. У нас большая повестка. Стол для бумаг понадобится.

– Как, совсем всё убрать? – упавшим голосом спросил председатель. – Вы, может, едой нашей брезгуете, товарищ секретарь? Мы ж пока ваших вкусов не знаем.

– Вовсе нет.

Скользкую пищу Чагдар в рот брать не мог: никаких там соленых арбузов, жареного лука, вареников в сметане – сразу выворачивало.

– Пирожки с чем? – поинтересовался он.

– С рыбой. Жирный сом вчера попался…

С рыбой у Чагдара отношения тоже не сложились. Особенно с сомом. Тиной пахнет. Только с голодухи ел.

– Булки оставьте, – распорядился он. – Остальное раздайте нуждающимся. Вон Ваську вашего накормите.

– Васька! – заорал председатель в дверь. – Забирай весь харч и кликай комбедовцев!

Васька не заставил себя ждать. Под раздосадованными взглядами председателя и секретаря стол вмиг опустел.

– Садитесь под портреты, товарищ секретарь, – предложил именинник Чагдару свое место под строгими взглядами вождей революции. Ленин висел слева, а Сталин – по центру. Справа виднелся еще один гвоздь. Здесь до недавнего времени висел Троцкий, догадался Чагдар, но его сняли, а сдвинуть портреты не успели.

Чай был разлит в глубокие фарфоровые чашки с изящными ручками. Никто из чаевничавших хрупкой ручке не доверял, придерживали чашку за горячее дно. Пили молча, вприкуску с булками. Булки казались невесомыми и таяли во рту, как масло.

– Как у вас обстоит дело с кулаками? – спросил Чагдар, когда чашки опустели.

– Да есть еще маленько, – неопределенно высказался председатель. – Семей пять-шесть отыщем. Хоронятся они теперь, конечно. Скот в камыши загоняют, зерно в землю зарывают и прикидываются середняками. Но комбедовцы у нас хлеб не зря едят. Следят за подозреваемыми неустанно.

– Пошлите в Зимовники нарочного. Я письмо дам, чтобы срочно группу из ГПУ прислали. Вечером будем брать. А завтра проведем собрание по поводу колхоза.

– Васька! Подь сюды! – обернулся к двери председатель.

Дверь заскрипела и растворилась.

– Здеся я, Петр Семеныч!

– Седлай моего мерина, в Зимовники слетаешь с письмом. Но чтоб ни одна живая душа не знала, куда едешь.

– Могила, Петр Семеныч! – сыто рыгнув, откликнулся Васька.

Когда Васька ускакал, сели совещаться. Петр Семенович утверждал, что в один колхоз всех жителей не загнать. Слишком велик хутор, а люди собрались из разных мест: есть из казаков, есть из великорусских крестьян, есть из бывших хохлов-арендаторов. Молодежь ходит стенка на стенку и дерется до кровавых соплей.

– Нам три колхоза нужно делать, не меньше, – твердил председатель. – А то толку не будет.

– Партийных привлекайте для укрепления дисциплины, – предложил Чагдар. – Почему секретарь ячейки сейчас не с нами?

– Партячейка у нас всем скопом в бандиты подалась, – горестно признался председатель. – Присоединились к банде Гончарова из Куберле. А тоже ведь бывший партийный. После чистки обиделись на партию. Хорошо хоть своих не трогают, по чужим станицам рыщут.

Чагдар слышал про банду Гончарова от гэпэушников. Двенадцать налетов, семеро убитых. Может, это они стреляли из камышей?

– Плохо, – оценил ситуацию Чагдар. – Кто же тогда по дворам пойдет скот переписывать?