Трупное окоченение уже прошло. Алан нашел пальцы Калисты и аккуратно достал волосы из конверта. С помощью пилки для ногтей, которую он принес с собой — забавно, но благоразумно, — он расположил волоски параллельно её ногтям. Затем, крепко держа её руку, осторожно запихнул волосы под ногти. Запихнул глубоко. Глубже, чем живой человек, мог бы выдержать, но это не имело значения. Калиста была мертва. С его подачи она теперь могла кое-что рассказать о своей гибели.
Так Алан заставил мертвую Калисту лгать.
Не он один. Все они.
Днём Рид Салливан приходил в больницу, чтобы опознать труп жены. Хизер ждала его в вестибюле. Именно она сообщила следователю, который занимался делом Калисты, что Рид является ближайшим родственником её подруги.
Рида Хизер заметила сразу. Из всех, кого она когда-либо видела, только он выглядел столь подтянутым и загорелым и в то же время печальным.
— Рид? — окликнула она.
Он глянул в её сторону, неуверенно кивнул.
— Меня зовут Хизер. Я работала с вашей женой на ферме Спеллман. Она рассказывала о вас и ваших сыновьях. Я очень вам сочувствую.
Хизер прильнула к нему, заплакала.
Обнимая его долговязую фигуру, она выдернула пару волосков у него из затылка. Выдернула быстро, издав пронизанный болью вскрик. Вряд ли он заметил.
Он не заметил, но бережно отстранил её от себя.
— Мне так жаль. Так жаль, что она сбежала, — причитала Хизер. — Что всё это случилось.
— Она и прежде сбегала.
— Последний раз, — сказала ему Хизер, волей-неволей вынужденная коснуться темы фермы Спеллман, — она сбежала не просто так. Её что-то влекло. Она бежала не прочь от чего-то. Она бежала к чему-то.
— Вы и все ваши остальные пчеловоды можете думать что хотите. Калиста уже какое-то время была неуравновешенна.
—
— Что заставило вас искать встречи со мной? — осведомился Рид.
— Я сделала это ради Калисты. Потому что любила её. Мы все её любили.
Зажимая волосы в ладони, Хизер поспешила в уборную, где с предельной аккуратностью поместила свою добычу в бумажный конверт, который она запечатала и убрала в сумочку. Два волоса. Более легкого груза вообразить невозможно, но она согнулась под его гнетом. Будто держала слитки свинца. Цементные башмаки. Тяжесть, от которой ломается спина.
Позже, как и обещала, она оставила конверт в уголке на медсестринском посту Триш Эпплтон.
В ту дождливую ночь это была первая остановка Алана на пути в морг, куда он шёл, чтобы сфабриковать обвинение против человека, которого вообще не было в районе места преступления.
Дина много лет лгала самой себе. Её вранье никогда не было направлено на то, чтобы навредить кому-то — только угодить. Марни она вознесла на недоступный пьедестал, считала, что та превосходит её во всём — умом, красотой, силой веры. Всю жизнь вращаясь в среде актеров, Дина умела распознавать неискренность, и ей казалось, что в её наставнице нет ни единой фальшивой ноты. Когда Марни говорила о пчелином рое и послании, сообщённом природой, Дина ловила каждое её слово.
Когда были установлены некоторые обстоятельства гибели Калисты и речь пошла о сокрытии улик, она наконец-то обрела голос:
— Про пчелиный рой ты выдумала, так ведь, Марни?
Та накрыла её ладонь своей рукой.
Дина отдернула руку.
— Нет. Я больше не верю в тебя. Я всю свою жизнь положила на твою дребедень. Совершила то, что уже нельзя изменить.
Пэтти, клацая цепями, подалась вперед за столом.
— Дина, ты о чем? В тот вечер ты ничего такого не совершала. Делала вид, что ничего не замечаешь.
Дина долго не отвечала. Все смотрели на неё, а она сидела, уткнувшись взглядом в стол.
Как актриса, Дина была мастер выдерживать многозначительную паузу.
— Это была я, — наконец произнесла она. — Аннетт видела. Она всё видела.
Линдси упивалась каждой минутой этой очной ставки.
— Продолжайте, Дина, — попросила она. — Рассказывайте.
— Это нелегко. Безобразная история. Вы отвернётесь от меня.
Марни повела глазами и посмотрела на Линдси.
— Видите, с чем мне приходится мириться? Большинство людей такие, как она. Жаждут любви.
— Да, Марни, это так. Не стану отрицать. И ещё, к твоему сведению, сейчас говорю я сама, и я расскажу всё. Марни что-то вкалывала Калисте, и в тот день, когда у неё начались схватки, она всё еще была немного не в себе, как в дурмане.
Калиста на протяжении многих недель жаловалась Дине на инъекции, которые ей вкалывала Марни — соляной раствор в смеси с капелькой маточного молочка из улья № 6. Несмотря на увещевания Марни, каждый укол причинял нестерпимую боль. И вызывал странное состояние. Головокружение. Слабость. Последний укол Марни сделала ей уже прямо во время родов.