Гудение живого улья, усиленное динамиками, подобно рёву приближающегося торнадо или даже грохоту товарного поезда. Пчёлы приносят нектар, украденный из цветов, словно клубы дыма, вздымающихся над ежевичными кустами, что растут по обочинам дорог на острове Ламми. При этом пульсирующие шумы, которые они издают, накладываются один на другой. Бывает, их жужжание действует умиротворяюще, как приглушённый белый шум. У Марни имелась запись, которую она ставила в своей спальне на верхнем этаже большого дома. Динамики, что всюду установил её брат по возвращении из реабилитационного центра, разносили гул по всем помещениям. Однажды, проходя мимо комнаты Марни, Грета увидела, что та лежит на полу между динамиками. Глаза её были закрыты, но губы шевелились. Ноги дернулись и затем схлопнулись вместе.
На секунду Грете подумалось, что у Марни нечто вроде эпилептического припадка.
Открыв глаза, Марни кивнула Грете и одними губами попросила, чтобы та ушла, оставив её одну, и закрыла дверь.
Вечером за столом на кухне Грета всё ждала, что Марни даст объяснение тому, что она увидела, но та молчала, а сама Грета об этом не упоминала: никто не смел спрашивать Марни о её методах.
Они не подлежали сомнению или анализу.
Летняя ночь выдалась теплой. Грета сидела на крыльце. До неё доносилось квохтанье соседских кур, и, судя по тому, какой переполох они устроили, одну-две из них унес енот или койот. Раздался ружейный выстрел, и гвалт стих.
— Составь мне компанию.
К ней обращалась Марни. В футболке и шортах, она держала в одной руке два бокала, в другой — бутылку шираза.
Грета взяла один бокал. Марни налила вина.
— Грета, я хочу поговорить с тобой кое о чём очень важном. Ведь ты слышала о том, как ко мне прилетел пчелиный рой, когда я была ещё девчонкой?
— Конечно. Это всем известно.
— Я когда-нибудь рассказывала тебе, что я услышала?
— Я думала, некую благую весть. Выраженную не словами, конечно. Это было ощущение.
Бокал Марни был уже пуст. Она снова наполнила его, на этот раз почти до краев.
— Именно что словами, — подчеркнула она. — Они разговаривали со мной. Сказали, что конкретно я должна сделать. Нечто важное. То, что ещё никто не делал. Они помазали меня, Грета. Сказали, что моя продукция станет великим даром всему миру.
Грете хотелось верить. Искренне хотелось. Ей
— Я верю тебе, Марни, — сказала Грета.
Марни положила голову ей на плечо.
— Вместе мы будем вершить великие дела. Мир о том пока ещё не ведает, но скоро многое изменится. Эпоха мужчин, диктующих, что нам делать, сколько нам платить, где растить наших детей, миновала.
Они тихонько чокнулись бокалами и продолжали сидеть, потягивая вино.
В это Грете хотелось верить. Больше всего на свете. Хотелось верить, что она вносит большой вклад в великое дело, что она — центральное звено в исканиях, в которых другие потерпели неудачу. Она не знала, как Марни намерена приблизить наступление этой новой эпохи — наверно, сделает то, что велели ей пчелы, — но понимала, что должна принять участие в судьбоносном перевороте. Она верила, что Марни обладает некой сверхъестественной силой, пусть это хотя бы сила её личности, сила её колоссальной веры в собственные возможности.
Остров накрывала стена облаков, надвигавшихся с моря.
— Будь прекрасной, — сказала Марни. — Будь сильной.
В доме шёл очередной ремонт, и Грета спала в той комнате, которую Марни занимала в детстве. Она находилась неподалеку от спальни хозяйки. Странно, думала она. Ничего не изменилось в этой комнате, не считая одного маленького дополнения — изготовленной Калистой декоративной таблички, которая висела под окном, словно это помещение имело историческое значение.
Грета пыталась заснуть. Правда ли все то, что сказала ей Марни? Или дело в чем-то другом? Может, она тронулась рассудком?
Или это какая-то мистика?
Ладно, решила она, утро вечера мудренее.
Глава 25
Грета посмотрелась в зеркало заднего обзора, проверяя, идеален ли макияж, а сама настраивалась на встречу.
Грета нашла её дом — невзрачный маленький пригородный коттедж. У двери она сделала глубокий вдох и постучала.
Триш открыла дверь и смерила её неприветливым взглядом.
— Чего тебе?
— Конечно, мне следовало бы прежде позвонить, — отвечала Грета раздраженно-извиняющимся тоном. — Я знаю. Сначала следовало позвонить. Просто я подумала, что ты не захочешь меня видеть.