– Вот именно, умничка,– сказал Ухарь Бойлан.
Она аккуратно укладывала наливные груши, кончик к головке, а между ними смущенно рдеющие персики.
Ухарь Бойлан похаживал туда-сюда в новых коричневых туфлях по фрукто-пахучему магазину, трогая фрукты и молодые, распираемые соком, густокрасные помидоры, втягивая в себя запахи.
ХЕЛИС вереницей прошли перед ним, белоцилиндровые, топая к своей цели.
Он вдруг обернулся от перемытой земляники, вынул золотые часы из кармашка и отвёл их насколько пускала цепочка.
– Можете доставить их трамваем? Прямо сейчас?
Черноспинная фигура под Торговой аркой склонилась над книгами на тележке разносчика.
– Конечно, сэр. Это в центре?
– О, да,– сказал Ухарь Бойлан.– Минут десять ходу.
Блондиночка протянула ему карточку и карандаш,
– Изволите написать адрес, сэр?
Ухарь Бойлан написал на прилавке и толкнул карточку к ней.
– Пошлите сейчас же, идёт?– сказал он.– Это для хворого.
– Да, сэр. Сделаем, сэр.
Ухарь Бойлан побряцал звонкой монетой в кармане брюк.
– На скольку убытку?– спросил он.
Тонкие пальцы блондиночки пересчитывали фрукты.
Ухарь Бойлан заглянул в вырез её блузки. Молоденькая курочка. Он взял красную гвоздику из высокогорлой стекляной вазы.
– А это мне?– спросил он галантно.
Блондиночка искоса взглянула на него, забывшись, распрямилась, румянясь перед его, чуть скошеным, галстуком.
– Да, сэр,– сказала она.
Склоняясь арочно, она вновь посчитала толстые груши и алеющие персики.
Ухарь Бойлан смотрел в её блузку с нарастающим одобрением, стебель красного цветка меж его улыбнутых зубов.
– Дашь сказануть пару тёплых вашему телефону, краля?– спросил он приблатнённо.
–
Он уставился через плечо Стефена на шишковатый череп Голдсмита.
Две повозки с туристами неспешно ехали мимо, женщины сидели впереди, ухватясь за перильца. Бледнолицые. Руки мужчин откровенно охватывали их миниатюрные формы. Они переводили взгляд с Троицы на глухой, с колоннами, портик Банка Ирландии, где ворковали голуби.
–
–
–
У неколебимой гранитной руки Греттона, взывающей остановиться, инчикорский трамвай испустил сутолку солдат-шотландцев из военного оркестра.
–
–
–
–
–
Альмидано Артифони, вскинув—чтоб заметили—жезл свёрнутых в трубку нот, бросился рысцой на крепких брюках вслед за далкийским трамваем. Напрасно он бежал, сигналил зря среди толкотни голоколенных горцев, протаскивающих музыкальные причандалы через ворота Троицы.
Два алых лица обернулись в отблесках крохотного факела.
– Кто это?– спросил Нед Ламберт.– Кротти?
– Звонобряк и Небокрест,– ответил голос, нащупывая куда ступить.
– Привет, Джек, это ты?– сказал Нед Ламберт, подымая в салюте свою гибкую дранку к взблескивающим сводам.– Подходи. Только смотри где идёшь.
Мягкий язычок пламени взвился напоследок от навощённой спички в воздетой руке духовного лица, прежде чем тот её выпустил. У ног их умерла её красная точка: и напитанный цвелью воздух сомкнулся вокруг.
– Очень интересно!– раздалось в сумраке правильное произношение.
– Да, сэр,– задушевно сказал Нед Ламберт.– Мы находимся в историческом зале совета аббатства святой Марии, где Шёлковый Томас объявил себя бунтарем в 1534. Это самое историческое место на весь Дублин. О'Меден Берк собирается вскорости кое-что о нём написать. Через дорогу был старый Банк Ирландии—до объединения—и, рядом же, первый храм евреев, пока они не построили свою синагогу на Аделаид-Роуд. Тебе ещё не приходилось бывать тут, а, Джек?
– Нет, Нед.
– Он приехал верхом по Дорожке Дам,– вновь заговорило правильное произношение,– если память меня не подводит. Особняк Килдаров был на Томас-Корт.
– Верно,– сказал Нед Ламберт.– Совершенно верно, сэр.