Улица Яффо

– Этого и не нужно. Именно поэтому – никакой политики. Вы можете сфотографировать нас в столовой, как мы едим кнедли, или в общежитии, когда мы играем в шахматы. Я могу приготовить фалафель, а если хотите, мы потанцуем.

– Своего рода фольклорный репортаж? И для чего вам это?

Амаль огляделась, как бы желая убедиться, что в помещении нет никого, кто ее знает.

– Никакого фольклора. Нормальность. Сначала люди меня жалели. А мне не нужна их жалость. Я больше не ребенок. Но теперь… они нас ненавидят. Если я говорю, что я из Палестины, – на вечеринке, на семинаре или даже в магазине – у людей одна реакция: террористка! И эти постоянные шуточки, что у меня под юбкой бомба. Вы тоже считаете это смешным?

– Люди просто напуганы. РАФ и ООП сотрудничают. И впервые угнан самолет.

– Я выгляжу так, будто хочу вас убить?

Глаза Амаль вызывающе сверкнули. Мориц улыбнулся:

– Ну, первая заповедь террориста – не выглядеть как террорист.

– Вы тоже выглядите совсем безобидно. Вы из БНД или ЦРУ?

– Моссад.

Оба рассмеялись.

– И поэтому вы хотите представить себя как мирных людей? – спросил Мориц.

– Мы и были мирными. Сионисты пришли к нам, а не мы к ним.

– Это тоже политическое послание.

– Я уже говорила: в моей жизни все – политика. – Она очаровательно улыбнулась.

– Между нами, что вы думаете об угоне самолета? Правильно ли поступило немецкое правительство, заплатив выкуп?

– Думаю, вам стоит попробовать мой фалафель.

Ронни одобрил идею. А вот договориться с каким-нибудь немецким изданием оказалось непросто из-за условий Амаль. Всех интересовал именно политический аспект. Редакции нужны были гневные взгляды и вскинутые кулаки. Наконец Морицу удалось заручиться согласием одного иллюстрированного журнала. Фоторепортаж из «международной студенческой жизни». Амаль и ее друзья были не против.

* * *

С этого момента все стало легко. Неожиданно, нереально, до жути легко. В течение нескольких недель мир вообще не мешал им. Мориц ждал Амаль и ее друзей возле столовой, они пили кофе, и он фотографировал. В общежитии, в Английском саду, в студенческом городке. Только в комнату Амаль заходить было нельзя. По ее словам, она пересняла ее у кого-то, неофициально, и руководство общежития закрывало на это глаза. Все привыкли к камере, а Амаль, несмотря на все ее сопротивление, оказалась очень фотогеничной. Потому что она не думала о себе, а полностью отдавалась тому, что в тот момент делает. Фото во время беседы за уличными шахматами на площади Мюнхенской свободы: ее умные глаза, иногда теплые, всегда внимательные. Ее заостренные скулы. Ее длинные черные волосы. Она была четкой и решительной, сострадательной, но неподкупной и всегда взрослой. На мгновение, когда его взгляд следил за ней через видоискатель, Мориц забывал, для кого он делает фотографии. Рамка видоискателя отгораживала их от мира. Не было плохих новостей, а если и были, то к ним не долетали. Пока они вместе.

* * *

Они начинали доверять друг другу.

* * *

Мориц пытался выяснить, какие отношения связывают эту троицу. Халиль был приветлив, любил пошутить, имел склонность переоценивать себя, но к Амаль относился с большим уважением, как к старшей сестре. Хорошо сложенный красавец с длинными черными локонами. Его легко было спровоцировать, вспыхивал он мгновенно, никогда не избегал споров. Тихоня Шауки вечно держался на заднем плане, но внимательно следил за происходящим. Казалось, он признавал авторитет Халиля, хотя трудно было сказать наверняка, кто на самом деле главный – Халиль или Амаль. Оба парня по-братски обнимались, целовали друг друга в щеки, но от Амаль – несмотря на дружбу – держались на расстоянии. На вопросы Морица о личной жизни каждый ответил: «Я свободен!»

* * *

Кульминацией фотосерии должно было стать танцевальное выступление перед немецкой публикой на сцене пивной. Вместе с другими студентами из «стран третьего мира» – народные танцы. Амаль заявила, что пусть никто и не будет произносить речей, но танец сам выражает особенность народа и потому это антиимпериалистическое высказывание. Репетировать отправились в Английский сад, расположенный сразу за студгородком. Шауки принес портативный проигрыватель, по соседству дети играли в футбол, ни одного полицейского в пределах видимости. Мориц сидел на весенней травке и следил за Амаль через видоискатель. Он восхищался тем, как она живет в своем теле.

– Идемте, Мориц! Потанцуйте со мной!

Амаль отобрала у него камеру и потянула его к танцующим. И он лишился своего безопасного кокона. Его движения сводились к дерганию ногами и руками, а не зарождались в центре тела, как у Амаль. Сложный ритм сбивал с толку. Дабке – не тот танец, что дарит тебе невесомость. Напротив, тяжелые притопы напоминали о силе тяготения. Танцующие словно утверждали свою связь с землей.

– У меня не получается! – И Мориц рассмеялся над собой.

Но парни не отпускали его, тянули за собой, пока все не упали, усталые и потные, в траву.

* * *