Улица Яффо

За дверью раздался шум. Мужские голоса переговаривались на арабском. Амаль тихо закрыла дверь на щеколду и выключила свет. Постучали. Затем дверная ручка дернулась. Амаль прижала пальцы к губам. Все затаили дыхание. Потом послышались удаляющиеся шаги. Глаза привыкли к лунному свету, лившемуся из окна. Амаль приложила ухо к двери, а затем стала готовить кофе на электрической плите. Халиль в изнеможении откинулся на кровати. К тому времени, как Амаль разлила кофе по маленьким чашечкам, он уже спал. Тревога заполонила все тело Морица, и ему показалось, что Амаль испытывает нечто похожее. Сдерживаемое волнение от того, что они наедине друг с другом, пусть и не вполне одни. Они пили кофе.

– Мне очень жаль, – тихо сказала она. – Вы совершенно не виноваты.

– У вас на платье кровь.

– Это не моя.

Она подошла к раковине, повернула кран и подставила рукав под струю воды.

Мориц оглядел комнату. На стенах висели плакаты Че Гевары и Народного фронта освобождения Палестины: палестинский флаг и поднятая вверх рука с винтовкой. Фотография Старого Иерусалима. И карта. В лунном свете он узнал плавный изгиб береговой линии. Небольшой крюк Хайфского залива. Название страны не прочитывалось – край карты был отрезан. В центре кто-то приклеил кусок малярной ленты со словом «Тель-Авив» и написал там что-то по-арабски.

– Что там написано? – спросил Мориц.

– Яффа.

– Это вы написали?

– Да. Там было неправильное название.

– Какое?

– Яффо.

– Но это же одно и то же, только буква отличается.

– Для вас это одна буква. А для меня это всё.

Амаль выключила воду, взяла кофейник и подлила им кофе.

– Чтобы переписать историю, вам потребуется кое-что побольше, чем просто ручка, – сказал Мориц.

– Пейте кофе.

Он не мог отвести глаз от карты. Эта замена еврейского названия отозвалась в нем неприязнью.

– Однажды, – сказал он, – вам придется примириться с евреями.

– Мы ничего не имеем против евреев, – ответила Амаль. – Любой еврей, который не переезжает в Палестину, – мой друг.

– Но… вы все еще называете страну Палестиной. Почему вы не можете признать Израиль? Это сделала Организация Объединенных Наций. Да и большинство государств.

– Почему Израиль не признает нас? Разве мы не существуем? Разве мы, как и все остальные, не имеем права на самоопределение? На достойную жизнь? ООН приняла десятки резолюций по этому поводу. Но никто ничего не делает. Запад болтает о правах человека и продает оружие, которое нас убивает. Разве мы не люди?

Мориц хотел возразить, но решил дать ей выговориться. Чем больше эмоций, тем лучше. А вот свои чувства он должен контролировать.

– Извините, – сказала Амаль. – Мы ведь не хотели говорить о политике. – Она собрала кофейные чашки.

– Почему бы нет? Как бы выглядела ваша карта?

Амаль повернулась к нему, раскинула руки и оглядела себя:

– Вот так. – Она улыбнулась. В ее глазах дерзость смешалась с горечью.

– Как ваше платье?

– Это не платье, – сказала Амаль. – Это моя история. Вы хотите ее услышать?

Глава 43

Палестина – это не просто страна или название, это идея, надежда и символ для каждого, кто пережил потерю и мечтает о воздаянии.

Гада Карми

Иерихон

В Палестине платье – это не просто платье. Танец не просто танец. Свадьба не просто свадьба. Мы завещаем родину нашим детям, а она исчезает под нашими ногами. Когда я вшивала нашу землю в это платье, моя бабушка, ситти, сидела рядом и рассказывала. Она родилась в деревне, которой больше не существует, и жила в доме в Яффе, где сегодня живут евреи. И если однажды у меня родится дочь, я вместе с ней вышью платье: желтые ветки – это апельсиновые рощи. Зеленые треугольники – кипарисы, которые защищают наши деревья от ветра. И голубые волны – Средиземное море.

* * *

В Палестине есть время молитвы, время сбора урожая и время праздников. Летом, когда пшеница обмолочена, а оливки еще зреют на деревьях, в деревнях звенит веселое женское пение, на улицах пахнет печеньем с корицей, кофе и дымом, а люди танцуют до глубокой ночи. Это время свадеб.

До этого в жизни каждой палестинской женщины есть время без названия – волнующий, короткий момент между тем, как быть дочерью, и тем, как стать матерью, между домом родителей и домом мужа. Это время гадания по ладони, волнительных встреч с подругами, а еще мечтаний и планов во внутренних дворах, где женщины просеивают пшеницу. Матери в это время являются самыми близкими, хотя не беспристрастными, союзницами, они собирают сведения о том и другом ухажере, разведывают информацию о других семьях, раскидывают сети по всей округе, чтобы попался тот, кто нужен, хотя он даже не подозревает, что за ним наблюдают на каждом шагу и что его направляют.

Моя мать была мертва. Моя бабушка была стара. Папа был парализован. И у меня не оставалось времени.

* * *

Ты будешь учиться в университете, однажды сказала мне мама. И отец рассказывал мне о Лондоне. Это было в другое время. Когда перед нашими глазами сияло море. Когда Палестина была целой.