Улица Яффо

Когда-то я хотела стать врачом. Но меня отделяли от этого световые годы. Я продавала сладости. Я была нужна отцу. Пусть даже он не мог признаться в этом. И я любила его. Мой брат Джибриль, напротив, не переставал с ним бороться. Из-за пустяков. Из-за политики. Из-за прошлого, которое невозможно забыть, пока у нас нет будущего. Мне приходилось заставлять Джибриля учиться, как упрямого осла, но в какой-то момент он понял, что хорошие оценки и высшее образование – его единственный способ уйти от отца. Тогда он сможет учиться. Он хотел стать инженером. Строил самолеты. Мастерил самолеты из обрезков дерева и пластиковых пакетов и запускал их над пустырями. В итоге маленький, болезненный Джибриль, которого все уже списали со счетов, окончил школу с такими оценками, что священник предложил ему церковную стипендию. От одного прихода в Торонто. Ему надо лишь сдать экзамены.

Таким образом мой путь был предначертан. Тот, кто уезжает, должен посылать деньги домой. Тот, кто остается, должен помогать отцу. Мне было двадцать три года, все мои подружки уже вышли замуж, а папа с нетерпением ждал внуков, которых я ему подарю.

* * *

Недостатка в кандидатах не было. Наоборот. Некоторые покупатели приходили в магазин не ради нашей пахлавы, а чтобы поглазеть на меня. Я быстро узнавала таких: двое-трое шумных мужчин, окруживших приятеля, более сдержанного. Это был тот человек, семья которого затем выясняла, стоит ли просить меня выйти за него замуж. Меня считали высокомерной, потому что я уже много раз отказывала. Как она смеет, беженка? Она должна быть счастлива, если ей попадется достойный мужчина! Мы жили в Вифлееме уже девятнадцать лет как палестинцы среди палестинцев, но мы все же были «те, из Яффы». И мы гордились этим. Бабушка переживала и тайком гадала мне на кофейной гуще. После этого переживала еще сильнее.

* * *

Неожиданно в моей жизни появился тот самый мужчина. Но отец был против него. Хотя сам нас и познакомил. Случайно. Финики для нашей выпечки мы всегда покупали в Иорданской долине, у Абу Сами, старого знакомого моего отца. Он был торговцем фруктами в Рамле. Его семья тоже была изгнана в 1948 году и оказалась в Иерихоне. В лагере беженцев, расположенном рядом с городом, он обустроил небольшой продуктовый магазин. Сами, его сын, был добродушным великаном. При первой встрече он мог напугать, но потом становилось ясно, что он милый и застенчивый. Когда я увидела его впервые, он снял с крыши автобуса тяжелый мешок с мукой и закинул за спину так, словно мешок был набит перьями. В магазине он аккуратно поставил мешок на пол. Его спокойные глаза улыбнулись мне, однако руку он не протянул, из вежливости. Он понравился мне с первого взгляда. У него были большие ступни, он немного косолапил, а руки как лапы медведя. Когда он шел, его тело раскачивалось из стороны в сторону. Говорил он мало. Зато прекрасно готовил, даже выпечку, мог починить розетку, умел изображать голоса животных и ловить пауков. Он обладал суховатым чувством юмора и шутил, даже когда ему было грустно, просто чтобы рассмешить окружающих. Вообще-то он хотел стать электриком, но не получил образования, а потому работал на своего отца. Возможно, именно это нас и связывало. Мы оба жили в состоянии ожидания. Он был самым преданным человеком из всех, кого я знаю.

– Если я выйду за кого-нибудь замуж, то это будет Сами, – сказала я отцу.

– У него доброе сердце. Но он феллах. Ты – Бишара!

– Мама тоже была из феллахов, и ты женился на ней!

– Это другое дело, она была женщиной!

Я не осмелилась напомнить ему, что с нами стало. Но подозревала, что истинная причина его неприятия Сами в том, что мне придется уехать в семью мужа в Иерихон, как того требует традиция, и тогда папа останется один в Вифлееме. И Джибриль тоже уедет, как только сможет.

Поэтому я обсудила с Сами тайный план: я откажусь от традиционного подарка для новобрачной от его семьи – золотых украшений. А на сэкономленные деньги мы снимем квартиру в Вифлееме. Сами найдем здесь работу, а когда мой папа выйдет на пенсию, мы вдвоем будем управлять кондитерской. В отличие от меня, у Сами было четверо братьев и сестер, которые будут помогать его отцу в Иерихоне. Отец Сами поначалу воспротивился, но Сами убедил его. На Пасху 1967 года Абу Сами приехал в гости со своими сыновьями и официально попросил у отца моей руки. Папа колебался. Я подслушивала у двери и чуть не умерла от волнения. Затем Сами опустился перед ним на колени. Наконец папа сказал то, чего все ждали:

– Да будет их союз благословен!

Я открыла дверь еще до того, как меня позвали, и внесла кофе для всех.

* * *