Улица милосердия

Надвигался крах. Забудьте про проблему 2000 года[18], про экологические катастрофы и ядерный Армагеддон. В конце концов все сведется к цифрам. Белой расе останется лишь уповать на милость необъятной вздымающейся бурой волны.

От конца света общество отделяло всего девять обедов.

Когда ГПНВ, Виктор будет в порядке.

Он немного помедлил, удовлетворенно оглядевшись. Вид припасов всегда его успокаивал. Он выключил свет и двинулся вверх по лестнице.

ВСЕ СВОДИЛОСЬ К ЦИФРАМ.

Это был организующий принцип демократии, истина, заложенная в ее основание: большинство всегда имеет меньшинство. В правильно функционирующей демократической системе меньшинство – это сучка для большинства.

Проведя сотни лет в меньшинстве, черные понимали это, как никто другой. И черные были не дураки. Они веками наращивали свою численность, трахаясь и размножаясь в индустриальных масштабах, и все их усилия в конце концов окупились. Они уже доминировали в профессиональном спорте, захватили колледжи и университеты, проникли в армию. Они даже избрали собственного президента.

Тут надо отдать им должное.

Легко было обвинять черных. Но Виктор знал, что вина лежит на его расе, которая промотала свое превосходство. Белые герои, приручившие дикие просторы Северной Америки, построившие величайшую в истории цивилизацию, превратились в исчезающий вид, обреченный на дальнейшее сокращение численности и в итоге вымирание. Белая раса уступила свое превосходство, даже не задумавшись о последствиях и потерях.

Если изучить статистику рождаемости, как сделал Виктор, то причина проблемы станет очевидна.

Одна черная женщина, рожденная в 1950 году, – в тот же год, что и Виктор, – в среднем произвела на свет четырех жизнеспособных отпрысков. Белая женщина того же года рождения – всего двоих. С тех пор ситуация стала только хуже. Сегодня одна и без того отстающая белая самка производила на свет всего лишь одного драгоценного европеоидного ребенка.

Ужасающие цифры.

Он узнал эти цифры напрямую от Дага Стрейта, его единственного достоверного источника информации.

Близились перемены. Белые люди, если и знали о них, не тяготились этим знанием. Они ковыляли по жизни, как дети-переростки: тратили, потребляли и хихикали над ситкомами – племя ожиревших полудурков в трениках, выпущенных под брендом Национальной футбольной лиги. Насколько Виктор мог судить, белые люди вообще ни о чем не догадывались.

Один жизнеспособный отпрыск. Вот и вся жалкая выработка, на которую оказались способны белые женщины даже после так называемой сексуальной революции семидесятых, поучаствовать в которой Виктору не довелось. В семидесятые все кинулись трахаться, как кролики: группами, с незнакомцами, во всех возможных составах и вариациях. И тем не менее, несмотря на всю эту еблю, показатели рождаемости рухнули, но только среди белых.

Виктору не довелось самому поучаствовать в этом, так как он провел большую часть того десятилетия в джунглях, но он был в курсе происходящего. Читал в тогдашних журналах.

Один жизнеспособный отпрыск. Он списывал все на лень. Беременность длится всего девять месяцев, а женщины при этом живут все дольше и дольше. За пару свободных десятилетий здоровая женщина могла бы выжать из себя целую бейсбольную команду. Но белая женщина по каким-то причинам отказывалась это замечать. Природа наградила ее удивительной силой, которой она так бездарно распорядилась. Белой женщине не хватало концентрации и дисциплины, практического мышления, чтобы понять, для чего ей дана жизнь.

КОГДА ПРИШЛО ВРЕМЯ УЖИНА, ОН ДОБРЕЛ ДО РЭНДИ, соблазнившись запахом жареного мяса. Его сводный брат жил в лачуге с жестяной крышей у подножия холма – квадратной коробке с наполовину отсутствующей кровлей. Даже сидя на куче ископаемых денег, которых хватило бы, чтобы снести и отстроить заново весь Бэйкертон, он продолжал жить так же, как привык.

Они были близки, как настоящие братья, хотя и не были связаны кровными узами. Их связало общее детство, когда их родители столкнулись, как два пьяных мотоциклиста, – следы торможения, визг шин, дождь из битого стекла. Мальчики выросли на обломках, а может, и сами были обломками. Странноватые, одинокие мужчины, которые шестьдесят лет старились вместе, пока, наконец, не состарились окончательно.

Виктор не был связан кровными узами ни с кем из известных ему живущих людей.

Рэнди сидел на кухне за старым карточным столом, накрытым клеенчатой скатертью. Под рукой у него стоял ужин: жилистая свиная отбивная, сдобренная кетчупом. Он, как обычно, таращился в ноутбук.

– Ты голодный? – спросил он. – Могу сделать тебе отбивную.

– Я не могу есть, – проворчал Виктор. – Гребаный зуб.

У Рэнди был старый ноутбук монструозных размеров, такой тяжеленный, что под ним прогибался стол. Он мог позволить себе новый, он мог позволить себе сто новых, но он был не из тех, кто заменяет старую вещь, пока та еще работает. Компьютер работал медленно, но его скорости хватало для нужд Рэнди, заключавшихся в покупке хлама на «Крэйглисте» и дрочке на порно.