Улица милосердия

– Восемь? – переспросил Тимми. – Энди говорил пять.

– Пять было в прошлом году. Теперь восемь.

Торговаться смысла не было. Тимми понимал, что крыть ему будет нечем. Он сказал:

– Я привез только пять.

Алекс нахмурился, что-то прикидывая.

– Я могу взять половину вперед, – нехотя сказал он. Можно было подумать, что он так уж сильно рисковал, можно подумать, что целой сраной машины в качестве залога было недостаточно.

Тимми достал конверт из внутреннего кармана куртки.

– Много у тебя таких заказов?

– Не знаю, много – это сколько? Заказы есть.

Тимми прикинул, что если парень делал одну машину в неделю, то в месяц он заколачивал около тридцати тысяч. Наверняка у него есть подружка, которая любезно тратит их за него. Тимми в его возрасте был такой же: каждый заработанный доллар он прямо или косвенно тратил на то, чтобы кого-нибудь завалить.

– На здоровье, – сказал он, отсчитав наличные. С четырьмя тысячами в кармане парню просто проходу не дадут.

– СТАРШЕ, ЧЕМ НАСКАЛЬНАЯ ЖИВОПИСЬ, – СКАЗАЛ КОННОР. – Самая древняя форма письма, отвечаю.

Тимми сидел у Коннора в кресле, раздетый по пояс.

– Три тысячи двести лет до нашей эры. Самый ранний известный образец. – Коннор был знаменит своими идиотскими высказываниями о татуировках и их важности, как формы искусства. Он бил все татуировки Тимми, за исключением самой первой – орла на правом бицепсе. Тот орел был с ним со времен тренировочного лагеря на базе морпехов в Пэррис-Айленде, что делало его старше, чем сам Коннор.

– К каком-то болоте в Дании нашли чувака, и он оказался самым старым из всех людей. Кожа прекрасно сохранилась. Шестьдесят две татухи.

Критическое мышление Коннору было явно несвойственно. Информацию он черпал из старых журналов о татуировках, купленных на «и-Бэе», а во всех его историях была такая концентрация абсурда и нестыковок, что Тимми даже не пытался вслушиваться.

По спине скатилась тоненькая струйка теплой крови.

– Может, перерыв? – спросил Коннор.

– Да не, нормально, – сказал Тимми.

Сейчас они занимались большой, сложной татуировкой на спине, над которой работали уже долгое время. Каждые пару недель Коннор делал контур очередного куска или заливал цветом контуры с предыдущего раза. Все началось с размашистого кельтского креста, расположенного вдоль позвоночника Тимми, – поперечина тянулась от плеча до плеча. Тимми сам нарисовал его, на миллиметровке, чтобы соблюсти пропорции. Спина у него была немаленькая, и у Коннора ушло три часа только на то, чтобы набить контур. Закрашивать пришлось еще дольше. Тимми выбрал три цвета: черный, красный и зеленый. Он уже перестал считать, сколько часов провел у Коннора в кресле и сколько денег потратил.

В итоге крест вышел не таким, как он представлял.

– Да че не так-то? – спросил Коннор. У него был творческий темперамент, крайне чувствительный к критике.

– Он какой-то христианский…

– Это же крест, – сказал Коннор.

Крест стал проблемой с самого начала. То он казался слишком христианским, то слишком кельтским. Тимми боялся превратиться в своего отца, чьи сопливые сантименты по Ирландии вгоняли его в краску. Если там было так распрекрасно, то какого хрена все оттуда свалили?

Обсудив разные варианты, они с Коннором нашли решение. И решением стало добавить чернил. Коннор обрисовал контур вокруг креста, который должен был напоминать кольчугу, а потом пропустил через нее ветви плюща. Появились птицы, шипастые розы, извивающаяся змея. Спина Тимми с каждым разом выглядела все лучше и лучше. Сейчас Коннор заливал то, что должно было стать финальным фрагментом – серп луны над левой лопаткой.

Вонзающаяся в кожу игла сильно нагрелась. В кармане у Тимми зазвонил телефон.

– Надо ответить? – спросил Коннор.

Любому другому клиенту он бы закатил истерику в качестве очередного подтверждения своего творческого темперамента. Коннор так сильно не любил, когда его вынуждали прерываться, что даже повесил над зеркалом табличку: ПОЖАЛУЙСТА, ВЫКЛЮЧИТЕ МОБИЛЬНЫЙ ТЕЛЕФОН. Но для Тимми он делал исключение, потому что его разговоры обычно не длились больше минуты.

Тимми не глядя взял трубку, что в любом случае было большой ошибкой.

– Уже февраль, – услышал он голос бывшей жены. Никаких «привет» или «как дела?». От подобных любезностей они отказались уже давно.

Коннор бросил на него насмешливый взгляд. Тимми поднял палец.

– Да, я знаю, – сказал он. – Я прямо сейчас не могу приехать.

Раз в несколько месяцев он самолично доставлял ей пачку наличных. Тесс знала, чем он зарабатывает на жизнь, причем знала с самого начала, но все равно отказывалась понимать, почему он не может просто взять и послать ей чек.

Коннор взял вейп и вышел через заднюю дверь на перекур.

– И что прикажешь делать? – спросила Тесс. – На счет тебе записать?

– Слушай, ты же знаешь, что с деньгами все в порядке. Они у меня прямо здесь. – И это была почти что правда. По крайней мере неделю назад, до того как он купил «Хонду Сивик» у какого-то чувака на «Крэйглисте» и отдал четыре тысячи наличными русскому парню. – Рано или поздно я ведь всегда тебе плачу.