Улица милосердия

История о том, как так вышло, была легендой семейства Барри. Когда умерла бабушка Тимми, дом достался двум ее детям, и мать Тимми продала свою долю Шону Барри. Тогда никто не мог предположить, что район так изменится, а обшарпанные дома выпотрошат и превратят в многоквартирные апартаменты. Спустя двадцать лет улица все еще была шумной, замусоренной и пестрела ямами, но цены на аренду по неведомой причине подскочили втрое. Мать Тимми жила в постоянном состоянии негодования. Брат воспользовался ее молодостью и жадностью, ее незнанием рынка недвижимости и, если начистоту, жизни в целом. («Я заплатил ей честную рыночную стоимость», – твердил Шон Барри всем, кто готов был слушать.) Чтобы унять ее, он сдал квартиру на первом этаже ее сыну-барыге по специальной цене «для родни».

Барри уселся на диване, а Тимми принес из кухни два пива и достал из сигарной коробки конверт с деньгами.

– Какой-то он легкий. – Шон Барри с недоверием заглянул внутрь. – Тут все?

– А сколько ты выкурил за прошлый месяц? Тебе бы еще и доплатить надо.

Они уже много лет вели расчет по бартеру: ежемесячный платеж Тимми против грандиозных объемов потребляемого Шоном Барри ганджубаса, как он до сих пор его называл. До сих пор Тимми вполне успешно оплачивал аренду травкой.

– Как мама? – спросил Шон Барри.

– Как обычно, наверное. Передам ей привет от тебя.

– И больше ничего, – сказал Шон Барри, выразительно подняв брови, как будто вся семья и без того не знала, что он старый укурок. Абсолютно все Флинны и Барри курили траву – не считая родителей Тимми, которые вместо этого пили без просыху, – но в семье существовали негласные правила, относительно того, кто о ком знает и кто с кем курит. Сестра Тимми Морин может покурить с ним, но ни за что не станет курить с их старшим братом. Шон Барри может курнуть с племянниками, но не со своими собственными детьми. Дети Шона Барри могут курить со своими кузенами Флиннами, но не с другими Барри. А Тимми мог курить с кем угодно, когда угодно, где угодно.

– У тебя еще остался первый «Бэй»? – спросил Шон Барри.

– Кончился.

– Он еще в прошлый раз кончился. Проблемы у тебя с ассортиментом.

– Я в курсе, – ответил Тимми.

Шон Барри достал из кармана папиросную бумагу:

– А те мармеладные мишки?

– Да ладно, ты что, уже все съел?

– Одна половинка осталась. Я уже откусил засранцу голову.

– Ща, подожди. – Тимми выкарабкался из кресла и зашел в спальню. Все его запасы хранились под кроватью в огнеупорном сейфе размером с гроб.

Когда он вернулся, Шон Барри пытался скрутить косяк.

– Ни хрена не видно. Включи свет, а? А то тут как в пещере.

Тимми включил свет.

– Сезонное расстройство, – сказал Шон Барри. – Проблема северных широт, к которым мы относимся. Влияет на серотонин, мелатонин. На все тонины, короче. – Он перечислил симптомы: упадок сил, заспанность, переедание. – Молчу уже про…

– Про что?

– Когда ты трахался в последний раз?

– Не твое, блядь, дело.

Казалось, Шона Барри устроил такой ответ.

– Я это к чему, снижение либидо – очень распространенный симптом. Купи себе лайтбокс. Полный спектр, чтобы световые волны были длинные. – Он затянулся косяком, который слишком быстро прогорал с одной стороны. Выровняв тлеющий конец послюнявленным пальцем, он передал косяк Тимми. Тот глянул на него с отвращением.

После Тесс в его жизни не было никого особенного, да и никого посредственного в общем-то тоже. Год назад он облажался с одной из покупательниц. Она приехала на велосипеде – миниатюрная крошка с огромными глазами, как из японских мультиков, в рваной футболке поверх обтягивающего спортивного комбинезона и с гвоздиком в носу, глядя на который он сразу принялся гадать, где еще у нее может быть пирсинг. Они начали на диване, а закончили у него в постели. Когда несколько часов спустя он проснулся, девчонки уже не было. Она не заплатила ему за травку. Он решил, что больше никогда ее не увидит, но через пару недель она снова постучалась к нему.

«Я больше не дам тебе травку бесплатно, – сказал он. – Я так не работаю».

«Я за нее заплатила», – ответила девчонка на велике.

После случившегося его несколько месяцев преследовал этот образ: неосознанного пособника проституции, тупо взявшего, что предложили, и наивно поверившего, что ею тоже двигало обычное зудящее желание. Он неправильно понял условия сделки: девчонка заплатила за свою покупку предметом той же ценности. Она была ему омерзительна, но еще сильнее ему был омерзителен он сам: взрослый мужик с редеющими волосами и расплывающейся талией.

Ну конечно, она его не хотела. Она хотела травки.