Улица Светлячков

Талли и не заметила, как мать проснулась, а между тем она лежала с открытыми глазами, уставив на нее измученный взгляд.

– Привет, – сказала Талли, утирая слезы. – Что с тобой случилось?

– Побили вот.

– Я не о том, почему ты в больнице. Я спрашиваю: что с тобой случилось?

Дернувшись, Дымка отвернулась.

– А-а, вот ты о чем. Разве любимая бабуля так ничего и не рассказала? – Она вздохнула. – Какая уж теперь разница.

Талли замерла. Это был, пожалуй, самый важный их разговор за всю жизнь; вот-вот она узнает тайну, которая ускользала от нее все эти годы.

– Большая разница.

– Уйди, Талли.

Дымка уткнулась лицом в подушку.

– Не уйду, пока не объяснишь почему. – Голос Талли дрогнул, когда она произносила эти слова. Не мог не дрогнуть. – Почему ты меня никогда не любила?

– Забудь обо мне.

– Ох, если б я могла. Но ты моя мать.

Дымка повернулась к ней, и на короткое мгновение – моргнуть не успеешь – в ее глазах мелькнула печаль.

– Ты мне сердце разбиваешь, – сказала она тихо.

– А ты мне.

Дымка на секунду улыбнулась.

– Хотелось бы мне…

– Чего?

– Быть той, кто тебе нужен. Но я не могу. Ты должна меня отпустить.

– Да как же я тебя отпущу? Прошлого не исправить, но ты все равно моя мать.

– Никогда я не была тебе матерью. Мы обе это знаем.

– Я не перестану возвращаться, – сказала Талли, внезапно понимая, что это правда. Две изломанные жизнью женщины, они все же были связаны странными неразрывными узами. Финальные па этого долгого, мучительного танца ждали впереди. – И однажды ты будешь готова меня принять.

– Как ты умудряешься держаться за эту нелепую надежду?

– Обеими руками. – Ей хотелось добавить «что бы ни случилось», но эти слова, напоминавшие о Кейт, слишком больно было произносить вслух.

Дымка вздохнула и закрыла глаза:

– Уйди.

Талли долго стояла без движения, вцепившись в металлические перила кровати. Поначалу мать лишь притворялась спящей, это было ясно, но в конце концов заснула по-настоящему. Как только в тишине палаты зазвучало мерное сопение, Талли подошла к небольшому шкафу, достала сложенное в несколько раз одеяло. На нижней полке, рядом с аккуратной стопкой одежды, стоял коричневый бумажный пакет.

Укутав мать одеялом до самого подбородка, Талли вернулась к шкафу.

Она сама не знала толком, зачем стала рыться в ее вещах, что хотела найти. Поначалу ничего интересного не попадалось: грязная, сношенная одежда, туфли с прохудившейся подошвой, собранная с миру по нитке косметика в целлофановом пакете, сигареты, зажигалка.

И лишь на самом дне пакета мелькнуло что-то знакомое – завязанная узелком истрепанная нитка, на которой болтались две макаронины и одинокая синяя бусина.

Ожерелье, которое Талли сделала на занятии в воскресной школе и подарила матери в тот день, когда они уехали из бабушкиного дома на старом «фольксвагене». Все эти годы мать хранила его.

Талли не посмела к нему прикоснуться. Боялась, что все окажется сном, что на самом деле нет никакого ожерелья. Она обернулась, подошла к кровати.

– Ты его хранила, – сказала она, чувствуя, как в груди разрастается что-то новое, незнакомое. Вроде бы надежда, но уже не прежняя, по-детски блестящая, – с годами она потускнела, истрепалась, обросла отметинами их с матерью общего прошлого. Но все еще теплилась под слоем ржавчины и пыли. – Ты, оказывается, тоже умеешь держаться за надежду, а, Дымка?

Талли опустилась на пластмассовый стул рядом с кроватью. Теперь у нее появился по-настоящему важный вопрос к матери, и она собиралась добиться ответа.

Постепенно она начала клевать носом и около четырех утра заснула.

Разбудила ее трель мобильника. Медленно и не без труда выпрямившись, она потерла затекшую шею. И вдруг вспомнила, где находится.

Больница.

«Харборвью».

Она вскочила на ноги. Постель матери была пуста. Талли рванула на себя дверцы шкафа.

Пусто. Один лишь смятый в комок бумажный пакет.

– Черт.

Телефон не умолкал. Она бросила взгляд на экран.

– Привет, Эдна, – ответила она, снова садясь на стул.

– Ну и голос у тебя.

– Ночка выдалась нелегкая. – Талли вдруг пожалела, что так и не дотронулась до ожерелья, – воспоминание о нем уже казалось размытым по краям, точно вырезанным из сна. – Который час?

– У вас шесть утра. Ты там сидишь?

– По забавному совпадению, да.

– Ты все еще берешь отпуск с конца ноября по январь?

– Чтобы члены моей съемочной группы могли в праздники побыть с родными? – с горечью произнесла Талли. – Беру.

– Я знаю, что ты обычно ездишь к подруге…

– Не в этом году.

– Отлично. Тогда, может быть, махнешь со мной в Антарктику? Я делаю документальный фильм о глобальном потеплении. И считаю, что это важная тема. А твое имя в титрах поможет его раскрутить.

Вот так подарок. Только что Талли мечтала сбежать подальше от собственной жизни – и на тебе, предлагают ехать в Антарктику. Дальше не придумаешь.

– Надолго?

– Недель шесть, максимум – семь. Можно будет время от времени ездить домой, но дорога дальняя.

– Звучит идеально. Мне как раз нужно сменить обстановку. Когда вылетаем?