Улица Светлячков

Раздевшись догола, Кейт изучала свое тело в зеркале. Всю жизнь она вела партизанскую войну с собственным отражением. Бедра всегда оставались полными, сколько ни худей; живот, выносивший троих детей, выдавался вперед. Она усердно приседала в спортзале, но обвислые ягодицы от этого упругими не стали. Из-за дряблых рук она уже года три не носила блузки без рукавов. А уж грудь… После рождения мальчиков она перешла на плотные и куда менее соблазнительные лифчики, и широкие бретельки приходилось натягивать потуже, чтобы грудь встала на место.

И лишь теперь, глядя на себя в зеркало, она понимала, что все это не имело никакого значения, что она попусту теряла время.

Она подошла поближе, повторяя подготовленные заранее фразы. Сегодня ей как никогда важно было найти в себе силы.

Потянувшись за вещами, сложенными на столешнице раковины, она начала одеваться. Она выбрала симпатичный розовый свитер из кашемира с треугольным вырезом – дети подарили на Рождество в прошлом году – и старые, заношенные до лайковой мягкости «ливайсы». Как следует расчесав волосы, завязала хвост на затылке. Даже накрасилась. В такой момент надо выглядеть здоровой. Закончив с приготовлениями, она вышла из ванной и вернулась в спальню.

Джонни, сидевший на краешке кровати, тут же вскочил на ноги, повернулся к ней. Было заметно, каких трудов ему стоит изображать присутствие духа. А глаза уже на мокром месте.

Увидев этот предательский блеск, доказательство его любви и его страха, она, вместо того чтобы тоже расплакаться, отчего-то почувствовала себя увереннее.

– У меня рак, – сказала она.

Джонни, разумеется, уже знал. Дни, проведенные в ожидании результатов, были медленной пыткой. Вчера вечером наконец позвонили из больницы. Они уверяли друг друга, что все будет в порядке, а потом держались за руки, слушая голос врача. В порядке ничего не было, порядком тут и не пахло.

Мне очень жаль, Кейт…. четвертая стадия… воспалительный рак молочной железы… агрессивная форма… уже распространился…

Сперва Кейт только злилась – она ведь всегда все делала правильно, искала уплотнения, ходила на маммографию, – и лишь потом пришел страх.

Джонни воспринял новость еще тяжелее, и она тут же поняла, что придется быть сильной – ради него. Всю ночь они лежали без сна, обнимались, плакали, молились, обещали друг другу, что справятся. Но как с этим справишься?

Кейт подошла к мужу. Он изо всех сил стиснул ее в объятиях, и все равно им хотелось прижаться друг к другу еще теснее.

– Я должна им сказать.

– Мы должны. – Джонни ослабил объятия ровно настолько, чтобы заглянуть ей в глаза. – Ничего не изменится. Помни об этом.

– Ты серьезно? Мне обе груди отрежут. – Голос дрогнул, она споткнулась о собственный страх, словно о кочку на тропинке. – А потом будут травить и жечь. И это, по их мнению, хорошие новости.

Джонни продолжал неотрывно смотреть на нее – Кейт в жизни не видела ничего прекраснее и пронзительнее той любви, что светилась в его взгляде.

– Между нами ничего не изменится. Неважно, как ты выглядишь, как себя чувствуешь или ведешь. Я всегда буду тебя любить так же, как люблю сейчас.

Чувства, которые она так старательно топила в себе, снова вспыли на поверхность, грозя вот-вот поглотить ее.

– Пойдем, – сказала она тихо. – Пока я не растеряла всю свою храбрость.

Держась за руки, они вышли из спальни и спустились на первый этаж, где их должны были ждать дети.

Гостиная оказалась пуста.

В игровой комнате грохотал телевизор, звуки точно из компьютерных игр – бип, бах, бдыщ. Кейт отпустила руку мужа, вышла в коридор:

– Мальчики, подойдите-ка сюда.

– Ну мам, – заныл Лукас. – Мы кино смотрим.

Ей так сильно хотелось уступить – ну и хорошо, смотрите дальше, – что она с трудом выдавила слова:

– Подойдите, пожалуйста. Сейчас же.

За спиной у нее Джонни зашел в кухню, поднял телефонную трубку:

– Спускайся, Мара. Сию секунду. Мне все равно, с кем ты там разговариваешь.

Щелк.

Она услышала, как Джонни повесил трубку, но не подошла к нему, а села на диван в гостиной, неловко примостилась на самом краешке. Надо было надеть свитер потеплее, холодно-то как.

Близнецы ввалились в комнату, хохоча и тыча друг в друга игрушечными шпагами.

– Получай, Капитан Крюк! – крикнул Лукас.

– Я Питер Пэн, – обиделся Уильям и понарошку вонзил шпагу в брата. – Защищайся!

В свои семь лет они потихоньку начинали меняться. Выцветали детские веснушки, выпадали молочные зубы. Каждый раз, глядя на сыновей, Кейт обнаруживала, что без следа исчезла очередная детская черта.

Еще три года – и их будет не узнать.

Эта мысль испугала ее так сильно, что она вцепилась в подлокотник дивана и закрыла глаза. А что, если ей не суждено увидеть, какими они станут? Что, если…

Нельзя думать о плохом.

Последние четыре дня она повторяла это как мантру. Подошел Джонни и, сев рядом, взял ее за руку.