Улица Венеалме

– Для того, чтобы научиться рассчитывать такие строения, нужно долго заниматься только этим. Изучение подземных вод, свойств почвы, вероятностей обвала или затопления, расчёт глубины, вместимости, материалов, сечения коридоров, угла наклона, а ещё учёт тех, которые уже имеются... Кирио получают образование, и некоторые даже умеют думать, но заниматься водостоками – это ниже достоинства любого кира. Никто не будет тратить время на образование по этой части. А потом ещё и унижаться постройкой сточных канав... Ведь можно просто силами севас или катьонте вскрыть старые и подстроить к ним сверху колодец. И это ответ на твой вопрос, кто ваяет статуи и пишет книги. Никто, Айи. Эти статуи древнее самой древности. Их находят засыпанными песком и землёй на южном побережье, а также в развалинах старых замков. Портреты? Да, при дворе есть живописец. Для того, чтобы создавать такое, нужно родиться... очень одарённым, а таких людей – один из тысяч. При крейте Риго было написано множество картин. Да и вообще, при нём был, как бы сказать... неожиданный всплеск интереса к образованию среди кирио, которые стремились угодить вкусам меглейта и его фаворитки. Но это было полвека назад, и уже при следующем крейте, Гарде, всё сошло на нет. А теперь на троне его внук, и отголоски того всплеска угасли окончательно. Кирио не занимаются таким, для чего нужно столько возиться. Это не то, что возвышает и производит впечатление. Даже мои мастера, строившие "Айэне", были из севас.

– Я понимаю, что значит родится одарённым. Ансе, по-моему, как раз один из таких одарённых.

– Да. Он поразил меня. Это совершенно невообразимый дар.

– Но он развил его благодаря тому, что его вели и подсказывали, и не били по рукам. Как человек узнает, что он одарён, если он не пробует заниматься лепкой, рисованием, созданием фигур из камня?

– У севас и катьонте нет на это ни денег, ни времени, ни необходимых знаний. Для того, чтобы пробовать и учиться, нужно много денег. Очень много. Время мастера-учителя стоит дорого. Материалы – дорогие.

– У нас можно пойти в хранилище и почитать записи арем и олем. Даже если они сильно заняты, как олем Нети, которая всегда работает. Можно прийти и начать помогать ей, и постепенно тебе будут доверять более сложные дела.

– Не все севас даже читать умеют. Большинство просто умеют чертить своё имя на бумагах. И у нас не дают даром ничего, что можно продать, Айи.

– У вас девушек продают, чтобы окупить расходы на платья, которые даже стирать нельзя.

– У нас тут и пятнадцатилетних сыновей продают ради связей, любовь моя. Это пламя опаляет меня, и мои страницы уже потемнели. Прикрути фитилёк, иначе тебе нечего будет читать сегодня и в последующие ночи.

– Инни! – крикнула Аяна, сжимая бока Ташты, пуская его в галоп. – Инни!

Конда был прав. Он был прав. Он был частью этого мира, но он просто рассказывал о нём, не защищая, и не он придумал эти правила.

– Прости, – сказала она, соскакивая со спины Ташты на мостовую у конюшни Перулла. – Я забываюсь, Конда. Просто эти игры судьбами живых людей... Каждый, каждый раз я вспоминаю тех двоих в Хасэ-Даге, которые с чего-то решили, что их алчность и похоть – превыше моих прав. Каждый клятый раз я представляю, как отец или мама останавливают меня на пути к тебе или запирают...

– У вас нет замков. У вас не запирают.

– Я однажды заперла близнецов в конюшне. Мы запирали нашу кобылу, Таши, потому что она открывала задвижку и шла к очагу, и там куролесила. Однажды она застряла мордой в горшке, испугалась и в щепки разбила стол. Мы запираем животных, Конда, понимаешь? Тех, которые могут учинить потраву или пораниться. Мы не запираем котов, чтобы они не испортили якобы ценную породу. Мы не запираем людей, пытаясь... пытаясь...

Она скривилась от омерзения.

– Конда, из всего Ордалла не больше десяти человек знают, что тот гватре ошибся, и один из них – Верделл, а остальные не будут болтать. Но это выяснилось недавно. Зачем её приводили к тебе?

– Думаю, чтобы я подтвердил брак, – сказал Конда. – После этого родство становится считай что кровным, и семьи связываются. Это закрепление клятвы верности.

– Интересные дела, – злобно хмыкнула Аяна. – Когда муж может скрепить эту якобы клятву верности помимо воли жены!

– Дай я обниму тебя, – сказал Конда, закрывая стойло Кестана и водружая седло на кучу сена в углу. – Иди сюда.

Она расстегнула две застёжки на его камзоле и вжималась носом ему в ключицу так яростно, что от боли выступили слёзы.

– Ты договорился с Перуллом?

– Арчелл договорился. Стойло маленькое, но это лучше, чем оставлять Кестана бродить у дома Иллиры. Он, правда, не стремится наказать всех грешников Ордалла. Но он производит некоторое впечатление, и не хотелось бы, чтобы его украли.

– Ташта откусил ухо человеку, который пытался его украсть.

– Тот человек был плохой вор. Моё ухо тоже пострадало, но я украл тебя у Анвера в той таверне, и ты теперь моя.

– Я была твоя с самого начала. Ты украл меня у самого себя.

Арка усилила тихие шаги, возвращая их дрожащим эхом.