Ultraгрин: Маленькие повести для мобильных телефонов

Ее неуклюжие попытки пролоббировать тургеневскую девушку Болтконского развеселили. Не хотелось никого обижать, он пригласил девушку на танец и понял, что поступил правильно – первый раз девушка-подросток танцевала с мужчиной. Для одной это пустяк, для другой – целая история.

Бабушка тоже подсуетилась, успела схватить с чужого стола очень видного мужчину, которого втемную привели товарищи. Он, молодой и респектабельный, попал в клуб за компанию и даже не хотел разговаривать с девушками. Дома его ждала молодая жена, и он не желал даже пробовать, а тут старушка-крякалка в два раза старше приглашает на танец под музыку «Отель “Калифорния”» (песня длинная и страстная).

Уважение к возрасту у него было природное, он уверенно и трогательно вел в танце прабабушку, ее сухая лапка лежала на его плече. Прабабушке было хорошо, она сразу вспомнила себя лет сорок назад, когда она со своим начальником ездила по обмену опытом на семинар в Ессентуки, и он вел ее в танце уверенно и сильно и привел в свой номер, где она, снимая с него пиджак, больно укололась о значок «50 ЛЕТ В КПСС».

Тогда все было наоборот, тогда ей было тридцать пять.

Танец длился и длился, мужчина был сильным и красивым, и она порхала, как бабочка, забыв о панкреатите и венозном расширении. Правнук бережно топтался рядом, он даже улыбался – какая энергичная старушка, надо будет своей бабушке рассказать, как активно живут люди ее возраста.

Танец закончился, обе женщины в обморочном состоянии вернулись за стол, обе испытали сильные чувства – бабушка, охваченная воспоминаниями, твердо решила искать и не сдаваться, а не совсем юная в первом танце испытала подлинное чувство к первому кавалеру.

Весь остальной цирк Болтконского не интересовал: кто, кого, как и к кому после бала повезет – было ему неинтересно. Он знал, что напишет про бабушку и девушку, он напишет о надежде, которая всегда есть, даже если ничего нет.

РУКА

Болтконский двадцать лет работал журналистом – сначала в многотиражке московского НИИ стекла на улице Радио, где был по совместительству и спичрайтером замдиректора, писал ему речи в предвыборной кампании. Тот баллотировался в депутаты Первого съезда народных депутатов, но не прошел, попался на аморальном поведении.

Сотрудники института прокатили его за связь с секретаршей на рабочем столе, кто-то, используя оптические свойства зеркал, сделал снимки из противоположного его кабинету окна – шикарный репортаж о политическом лице и других частях тела кандидата вышел на загляденье.

Все эти снимки были вывешены в день выдвижения у входа в столовую, каждый желающий рассмотрел родинки секретарши на крестце и седой ежик кандидата внизу живота.

С таким политическим багажом он не прошел в демократическую власть и даже расстался с должностью замдиректора с формулировкой «за потерю бдительности».

Начальник Первого отдела рассмотрел на фото, что голова секретарши лежала на папке с закрытой тематикой по военному ведомству, у девушки не было допуска к таким документам, и ее шеф полетел с работы с волчьим билетом.

Власть на закате застоя еще охраняла государственные интересы и могла пресечь попытку шпионажа. Оказалось, что у секретарши был дядя в министерстве, он скрыл, что она еще в Кишиневе торговала из-под полы левыми лифчиками и цыганской помадой.

Карьера Болтконского тоже закончилась – писать заметки о соцсоревновании и ветеранах не хотелось, и он двинул в первую частную газету, которую открыл его собутыльник по Дому журналистов.

В газете он писал о сексе – брал книгу «Сексопатология», открывал страницу с очередным извращением и придумывал фамилии и адреса героев. Его рубрика имела успех, даже были желающие узнать полные адреса персонажей его публикаций для лучшего освоения на практике новых способов.

Потом он стал сочинять объявления для рубрики «Диверсификация досуга» – таким мудреным словом он продвигал в народ то, что раньше люди попроще называли блядством, а те, кто считал себя интеллектуалом, – адюльтером.

Первый хит, с которым он вышел к людям, звучал так: «Состоятельный бизнесмен познакомится с замужней женщиной для интима». Был он так себе, но последняя строчка в объявлении все меняла: «Возможна материальная помощь».

По объявлению стало приходить до ста писем в день: писали все – от не получающих зарплату бюджетниц до вполне обеспеченных парикмахерш и продавщиц дефицитных деликатесов.

Потом жизнь бросала Болтконского в разные предвыборные кампании, и он неплохо жил на этом хлебе с маслом. Когда власть решила, что выбирать – не русская забава, он стал работать в глянцевых журналах, писать по заказу про путешествия в экзотические страны.

Так он объездил весь мир и теперь сидит дома и больше никуда ни ногой – как увидит рекламу очередного «рая», так начинает потеть и чесаться от воспоминаний.

Жены у него за эти двадцать лет были, но ненастоящие – приходили, уходили, однако он устоял, ни одной не дал сесть себе на шею и на карман.