Ultraгрин: Маленькие повести для мобильных телефонов

Сначала я таскал с мексами рояли в музыкальном магазине, потом их настраивал, потом играл в шоу-руме на этих роялях и ночью занимался, играл, читал партитуры. Я общался с грузчиками и работниками магазина, ходил с ними на барбекю и баскетбол, жил совсем недуховно, но жил, сжимая зубы.

Кстати, часто с благодарностью к своим мучителям вспоминал наш двор, Гороховых и Шиловых – они научили меня терпеть. Я часто вспоминал столб, на котором играл, – эта картинка прошлого часто выручала меня парнми ночами в Калифорнии в клетке без душа и кондиционера.

Потом я играл в дорогом отеле в лобби-баре популярную классику, и тогда появился мой ангел, а потом и мучитель на много лет – Яша, местный меценат и хозяин стоматологической клиники в Санта-Монике.

Благополучный Яша ходил в отель на кофе с нашими соотечественниками, преуспевшими в Америке. Он был из Винницы, но всем говорил, что одессит, очень любил шутить и не пропускал ни одного концерта русских звезд, приезжающих окормлять культурно ностальгирующих евреев, не забывших Хазанова и Жванецкого. Потом он вез их в свой ресторан, где кормил, поил и фотографировался с ними для своей родни.

Однажды я, устав от классики, стал играть Дунаевского-отца в стиле Джерри Ли. Все встали на террасе и долго мне аплодировали, а Яша после работы пригласил меня за стол.

Я кратко рассказал свою историю, и он решил помочь мне и сделать меня звездой.

Он был членом многих попечительских советов, в частности того оркестра, где я сейчас работаю.

Яша оплатил записи оркестра, которым я дирижировал, и через три месяца я был в штате и на седьмом небе.

Я снял хорошую квартиру, получил стабильный доход и работал как ненормальный. Все случилось после пяти лет непростой жизни.

Я записал много музыки, начал ездить на гастроли, но скоро понял, что я не фон Караян и не Зубин Мета, и мне стало скучно. Я ушел на вольные хлеба, начал учить детей, хотел в них себя реализовать и редко дирижировал. Но Яша не успокаивался, он решил, что я сдрейфил, мечта видеть меня за пультом главного оркестра Восточного побережья не оставляла его. Он водил меня на приемы к большим людям, как призовую лошадь, я пил коктейли и ел микроскопические тосты у бассейнов и в больших кабинетах. Мне улыбались, Яше что-то обещали, и мы уходили. Он мне так надоел! Как у вас говорят: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь».

Однажды после ужина у очередных спонсоров я ему сказал:

– Яша, я тебя люблю, я благодарен тебе за все, что ты сделал, но оставь свои мечты. Ты поставил не на ту лошадь, я не добуду тебе гран-при, поменяй лошадку, а мне пора в стойло.

Он обиделся и еще долго рассказывал в синагоге, что я свинья, как все русские, – это он обо мне, в ком никогда не было ничего русского, ни на грамм. Вот такая судьба у меня, Валера.

Иногда я вспоминаю 75-й год, наш разговор в вишневом саду, где я тебя убеждал, что надо строить свою судьбу заново.

Я сейчас не уверен, что был прав. Столько сил потратил зря, амбиции свои тешил. Детям все равно, а мне неуютно там, я не уверен, что есть место, где нам будет уютно, но недавно я был в Пальмер-Стоун-Норт в Новой Зеландии. Там, на берегу Тасманова моря, Яша построил пансионат – маленькие домики в лесу из лучистой сосны, которую завезли европейцы, тихо там, как в Рузе под Москвой, где раньше был Дом творчества композиторов.

Видимо, уеду туда умирать. Детям я уже не нужен, Соня умерла, буду жить там среди сосен и ветеранов войны и труда.

Я слушал его молча и курил, потом вспомнил свое путешествие в Англию в 93-м году, в дни второго путча.

Мы поехали с женой в Лондон на неделю, ходили пешком по паркам, шлялись по магазинам на Оксфорд-стрит, а потом на день поехали в Виндзор посмотреть, как живет королева.

У входа в лифт, поднимающий на галерею, ведущую к резиденции, услышали русскую речь каких-то пенсионеров нерусского вида – это были не наши старики, вполне ухоженные и энергичные, как оказалось, группа эмигрантов из Америки, путешествующих по европейским столицам.

Они окружили нас плотной толпой и стали спрашивать, как Москва, что будет.

– А ничего не будет, – ответил я. – Не будет гражданской войны, нет граждан, вывелись за семьдесят лет. Перебили их, – продолжил я с задором, – остались только жители, снимающие жилье у государства. Им все равно, какой режим, лишь бы день простоять да ночь продержаться. Революции в России больше трех дней не длятся: или три дня, или лет десять, завтра все кончится, – изрек я и не ошибся. Дело было третьего октября, а четвертого все закончилось, и слава Б-гу.

Все остались довольны моим анализом и прогнозом, но один отстал от толпы и спросил стесняясь:

– Говорят, что скоро отменят статью о руководящей роли КПСС… Как вы думаете, могли бы меня теперь поставить начальником цеха на Челябинском трубном заводе, где я, поверьте, был на хорошем счету. – Он робко смахнул набегающую слезу.