Ultraгрин: Маленькие повести для мобильных телефонов

Во дворе собралась толпа, разрывая голову, играл оркестр фабрики, где работала Гришина мама, Сима – маленькая, хрупкая женщина с помутившимся разумом из-за потери единственного сына, красавца и спортсмена.

Гриша был моим защитником в нашем дворе, он занимался штангой и борьбой, бегал по утрам кросс в парке и всегда останавливался во дворе около меня, показывая моим врагам, братьям Башкировым, что я не один, что есть у меня опора против их наездов.

Я его никогда об этом не просил, но он чувствовал и помогал мне держать оборону.

Тетя Сима работала уборщицей в красильном цеху и еще убирала в подъезде нашего дома. Гриша с десяти лет помогал ей делать это, ни капли не стесняясь, мел с четвертого до входных дверей, а в пятницу мыл руками весь подъезд, ловко и быстро. Отца у него не было, его происхождение было туманным, ходили разговоры, что Сима работала во время войны в госпитале, где и нажила Гришу от какого-то выздоравливающего воина, сгинувшего потом в огне боев под Кенигсбергом.

Гриша учился средненько, но книжки читал, после школы собирался в техникум, однако не успел, утонул в нашей реке, которую в другие дни перемахивал пять раз подряд.

Какой черт утащил его на дно – так и не стало ясно, но он без крика пошел на дно, как якорь, его выловили багром мужики с парома, который тащили по тросу деревянной гребенкой. Такой способ перемещения по воде я встречал до этого в книжке по истории древних веков.

Все это видела его одноклассница, гулявшая на берегу, она же прибежала в наш дом и выкрикнула тете Симе, что Гриша утонул. Маленькая Сима упала на лестнице, и все подумали, что она умерла.

Но она осталась в живых, ей надо было похоронить Гришу, и она заставила себя жить. Целый день была открыта дверь в коммунальную квартиру, где они занимали с Гришей одну комнатку.

Приходили соседи, люди с фабрики принесли венок и конверт с профсоюзными деньгами, на кухне уже что-то готовили на поминки. Запах еды и сырых досок из ели до сих пор преследует меня как запах смерти.

Я потом долго думал, почему он утонул. Ведь по всем раскладам он нужен был своей маме Симе, она хотела внуков и спокойной старости. Я до сих пор помню, как в тот поздний вечер я пошел в школу, нарвал в теплице охапку цветов и пошел к Грише.

В их комнате уже никого не было, у гроба сидела мама Сима и спокойно так разговаривала с ним. Она с ним всегда разговаривала вечером, после своих двух работ. Он всегда встречал ее, кормил ужином и всегда от двери нес на руках по длинному коридору коммуналки, а она, маленькая, щуплая, с изможденным лицом, смеялась. Она включалась, как абажур в квартире доктора Бермана. Этот абажур был виден с улицы, у остальных висели лампочки под потолком, а у Бермана был абажур, дубовый буфет и домработница, которая зимой выносила колотить шубу Бермана на снег, и многие выходили смотреть на эту шубу – длинная, до пола, бобровая шуба завораживала.

Мама Сима сидела у гроба и тихо разговаривала с Гришей, как с живым. Он рассказывал ей про свои дела и планы и гладил ее сухие, все в узлах и мозолях руки, не знавшие покоя.

Она сидела у гроба и гладила его белый лоб и черные кудри, она смотрела, не отводя глаз, не обращая внимания на меня. Я сбегал домой и сказал своей маме, что буду у Гриши, она вздохнула, но спорить не стала, так до утра я просидел возле Гриши, раздавленный случившимся.

Он не был моим братом, но я его чувствовал. Когда он шел по двору, мне становилось теплее, он всегда подходил ко мне, хлопал по плечу, и все вокруг знали, что Гриша – мой кореш. В десять лет во дворе старший друг важнее велосипеда.

В ту ночь я сидел в их комнате, где мама Сима не проронила слезы.

Потом она встала и стала что-то лихорадочно искать. Она долго шарила в каких-то банках и коробках, потом нашла; в свете свечи мелькнула золотая цепочка с шестиконечной звездой.

Я знал, что это звезда Давида, папа однажды, единственный раз, рассказал мне кое-что из того, что запомнил в своей иешиве.

Сима надела Грише на шею крошечную звезду. Она хранила ее, звезда осталась от ее дедушки, она не продала ее ни в войну, ни после, когда Гриша чуть не умер от какой-то инфекции. Она хранила ее до крайнего случая, и он наступил.

Комсомолец Гриша Штенберг обрел себя в канун смерти, никто не знал, что у него на груди. Мама Сима плотно застегнула рубашку и поцеловала звезду на холодной груди сына.

На следующий день были похороны, я не ходил, но мама потом рассказала, что Сима не давала забивать гроб, ее пальцы, таскавшие цемент и ведра с песком на стройке нашего дома, держались за гроб железными крючьями.

Когда ее оторвали и стали опускать гроб, она вырвалась и прыгнула в могилу, ее подняли, и больше она ничего не видела.

Все поминки она молча лежала на кровати лицом к стене.

Вскоре она умерла от рака, она уже давно была больна, но Гриша держал этого краба смерти в своих руках.

Когда закрылись его глаза и ослабла хватка, рак доел Симу.