Улыбка бога Птах

Оператор водил камерой по стенам и башням. Банкир щелкал фотоаппаратом. Редактор подошел к Продюсеру, отвел его в сторону и тихо сказал.

– Это ты брат маху дал. А если она сейчас вспомнит, кто эти двое были. Ты не боишься, что она тебя или за глупого шутника примет, или за пришельца с того света?

– Отбрешусь. Скажу, что глупо пошутил, – Продюсер уже сам понимал, что влип, – А куда ж они делись?

– Кто? – оторопел Редактор.

– Старцы наши. Вещие, – улыбнулся Продюсер, повернулся и пошел в Секретный дом.

Оператор терпеливо снимал тюремные камеры, карцер, коридор. Встретившая их на подъемном мостике дама прошла мимо него, листая толстую книгу. Почти натолкнулась на Продюсера. Удивленно посмотрела на него.

– Молодой человек, даже если Вы пошутили, отдаю дань Вашей эрудиции. Я нашла этих господ, которых Вы изволили упомянуть. Это офицеры охранной команды, вернее унтер офицеры. Они служили здесь в тюрьме еще при царизме. Оба были переведены сюда из крепости Верный, той, что сейчас называется Алма-Ата, где до этого отбывали срок за различные государственные преступления. Но Вы знаете, молодой человек, из наших сотрудников, я мало знаю людей, которые помнят об этом, а уж тем более знают их имена отчества и фамилии полностью. Откройте секрет. Вы увлекаетесь историей Шлиссельбурга?

– Так, знаете, читал немного об этом. А, будьте добры, не укажите, где сидел Лукашинский? Его ведь еще называли Шлиссельбургский старец? – Продюсер ковал железо, пока то было горячо.

– Ах! Вы и о нем знаете?! – всплеснула руками служительница и, взяв его под локоток, повела по коридору, – Только звали его Валериан Лукасинский. А прозвали, Вы совершенно правы, Шлиссельбургским старцем или аббатом Фария.

Она подвела его к камере.

– Вот здесь он сидел. В камере номер семь. Можете пройти внутрь.

– Избави Бог, – отшатнулся Продюсер, вспомнив, чем это кончилось в прошлый их приезд в Шлиссельбург, – А Николай Морозов, где сидел?

– Тут же, – ответила дама, – Тогда Секретный дом уже был карцером, для тех, кто сидел в Новой тюрьме. Из народовольцев: Морозов, Фигнер, Волкенштейн и Фроленко частенько попадали сюда.

– Спасибо, – расшаркался Продюсер, – Пойду, поброжу.

– А Вы в угловой башне были? Мы ее только в этом году открыли, – спросила его дама, – Ваши любимые персонажи предпочитали уединяться там, когда прогулки были им запрещены.

– Нет, не был, – повернулся к ней Продюсер, – Это где?

– Это по коридору не направо на выход, а налево в маленький двор. Там увидите вход в башню. Лестница ведет на верхнюю площадку. С нее прекрасный вид на озеро.

– Еще раз благодарствую, – Продюсер пошел посмотреть башню.

Он прошел по длинному тюремному коридору, свернул налево и, толкнув дверь, вышел в маленький дворик, ограниченный с одной стороны зданием старой тюрьмы, а с трех сторон крепостной стеной. От двери тюрьмы дощатый настил вел прямо к двери башни. Королевская башня, вспомнил ее название Продюсер. Он вошел под каменные своды приземистой круглой башни, выступающей в Ладожское озеро и принимающей на свою грудь всю злость и напор северо-восточного ветра, дующего с этой стороны. Вверх уходила винтовая дубовая лестница. Продюсер поднялся по ней на верхнюю площадку башни. Прошел к бойницам, выходящим на озеро. Перед ним расстилалось море-Нево, как называли его в старину. Огромное, холодное, даже в этот солнечный и жаркий летний день, свинцово-серое. По его поверхности пробегали белые барашки волн. Продюсеру показалось, что оно стоит как стена, отделяющая один мир от другого. Серая стена, не боящаяся ни ударов тарана, ни пушек шведских кораблей, ни гаубиц дивизий Третьего Рейха. Стена на пути того, кто хотел перешагнуть заветную черту, дабы открыть себе путь в неведомое.

– Созерцать изволите? – спросил сзади знакомый голос, – Наво-озеро наводит на размышления о смысле жизни.

Продюсер обернулся. Рядом с ним, чуть сзади, на обрубке стропила сидел их давний знакомец – Дмитрий Федорович Самарин.

– Воду созерцаю, – ответил Продюсер, ничуть не удивляясь, – А говорят, Вы тут не работаете.

– Правильно говорят. Мы тут работаем, когда нет никого. Сторожим. Стражи мы с Николаем. А воду чего созерцать. Вода, она и есть вода. Все течет – все изменяется. Вода тоже, – он достал папироску, закурил, – Хотя не ты один созерцаешь ее. Все сидельцы любили в этой башне думки думать.

– А чего сейчас пришел? – продолжая свою мысль, спросил Продюсер, – Тут народу как на Дворцовой площади.

– Так Николя послал. Говорит. Сходи, мол, Митя к нам гости наведались, а нас и нет.

– Значит, нас встречать пришел?

– Вас, – кивнул сторож, – У вас ведь вопросов мешок. Вопросов мешок, а ответов пшик. Я так говорю?

– Так, – засмеялся Продюсер, – И что можно задавать? Или Николая Николаевича подождем?

– Задавай. Ему не досуг.

– Тогда первый вопрос. Почему это озеро Нево прозывается, – Продюсер хитро глянул на бывшего унтер офицера, про себя подумал, – А смотри, с прошлого раза года два прошло, а он не изменился ни на грамм, и волосинки седой не прибавилось. Даже помолодел вроде.