Улыбнись мне, Артур Эдинброг

– Да затем, что многие в Гало почти что не спят, предчувствуя скорое появление Тварей, – проворчал нимфин. – Большинство, полагаю. В городах у аптечных лавок теперь охраны больше, чем у банков: люди крадут успокоительное и другие таблетки в диких количествах; лекари сбиваются с ног, пытаясь спасти тех, кто устроил себе передозировку. Люди по всей планете сходят с ума. Одни изо всех сил изображают, что ничего не происходит; вторые выкапывают у себя на заднем дворе подземные убежища и закупаются едой впрок; третьи осуждают всех, кто не бьётся в круглосуточной истерике; четвёртые сами себе выдали разрешение на нарушение всех социальных и нравственных норм – всё равно же скоро сдохнем, да? И везде – агрессия, ложь и отчаяние, приправленные безумной надеждой на то, что как-нибудь обойдётся.

– А по Форвану и не скажешь, что всё так плохо… – пробормотала я.

– А мы тут те ещё лжецы и стоики, – процедил Каприз.

И меня, пребывающую в его теле, внезапно поглотила та же тень, которую я почувствовала тогда в Мэгги на балконе. Глубокая, горькая, неизбежная, тщательно скрываемая. Сердце нимфина болезненно сжалось, ноги и руки напряглись, голова закружилась – он подумал о скором Судном дне. Но затем намеренно – я явственно ощутила это – сместил фокус внимания с пугающего будущего на настоящий момент.

Кажется, все галианцы неплохо умели управлять потоком собственных мыслей. Но как же жаль, что им пришлось развить это полезное умение из-за такой штуки, как сжирающая душу перспектива неизбежного апокалипсиса…

Вскоре Артур пришёл к нам, караулящим спящую пуму, с чашечкой, полной какой-то горчично-жёлтой каши, будто хну водой развели. Оставив Пустыню спать, а зелье Каприза вариться, мы вернулись к моему телу.

Эдинброг смазал мне губы, веки, пальцы и ключицы тёплой жижей, после чего открыл рот и влил туда ещё чуть-чуть. Прошептал заговор. И тотчас же меня вышвырнуло из нимфина и вернуло в женское тело.

– Экзамен сдан, – подтвердил Безликий, когда мы пришли к столу экзаменаторов. – Высший балл. Плюс госпожа фамильяр получает право одной просьбы за то, что добровольно вызвалась помочь другому студенту.

– Оу? – удивилась я. – А что за просьба это может быть?

– Регламента нет. Но мелкая. Бытовая. Какая-нибудь академическая поблажка, не более, – Безликий вдруг подмигнул мне. – Дайте руку.

Я с подозрением, но всё же послушно протянула ему ладонь. Древнее существо дунуло на неё, будто на ранку, и вдруг у меня на коже проступил изящный рисунок цветка…

– Когда придумаете, сотрите цветок, проговорив желание. Если оно окажется слишком крупным – просто ничего не произойдёт. Всё понятно?

– Понятно, – кивнула я.

…Иногда меня просто поражает, как в этом обречённом, уставшем мире Гало вспышками появляется сказочность. Безликие-джинны, с ума сойти!

37. Всем нравятся закрытые гештальты

Вам когда-нибудь случалось проснуться в «мыльной опере»?

А мне, кажется, довелось. Вскоре после того, как мы с блеском сдали Зелья и теперь на всех парах неслись к последнему экзамену, я очнулась не от звука будильника.

И не от приятного голоса Артура: «Доброе утро, героиня. Тебе взять кофе в Сироппинге или ты наконец-то перейдёшь на чай?» И даже не от удара наотмашь мягкой лапкой Уорхола вкупе с тяжёлым прыжком прямо на грудь (в моменты побудки хозяина каждый кот – почти космонавт, покоряющий Юпитер, – вес его магически увеличивается в два с лишним раза, а моська приобретает героическое выражение).

О нет…

Я – как и Артур – проснулась от тяжёлого стука в дверь.

– Кого там принесло в такую рань? – сквозь зубы процедил взъерошенный Эдинброг, выползая из-за балдахина своей кровати, будто бы из-за театральной кулисы. Я только повернулась на бок, спихивая Уорхола со своей койки, и что-то сонно пробормотала.

Но мгновение спустя сон как рукой сняло.

– Приветики, Артур! У меня к тебе дело! – раздался весёлый баритон Бориса Отченаша, в котором едва-едва угадывалось волнение.

Артур молча захлопнул дверь.

Я начала судорожно прикидывать даты у себя в голове и поняла: ага, Борис сварил свой Отвар Взора Грустного и теперь жаждет обелить себя перед Эдинброгом, показав ему историю о смерти Аманды. Гиблое дело, как по мне.

В душе заворочалась тоска. Мы с Артуром так и не поговорили о его бывшей девушке. И так и не разогнали маятник наших отношений – ни в сторону настоящей близости, ни в сторону прежней формальности. Так и покачивались туда-сюда на мягких волнах нерешительности, как два очень стеснительных героя ситкома, которым зритель уже устал орать со своей стороны экрана: ну! Ну давайте, блин! Ну хоть что-нибудь!.. Ну хотя бы поговорите обо всём!

В дверь опять забарабанили…

– Борис, ты здесь нежеланный гость. Иди к чертям собачьим, – прошипел Эдинброг прямо сквозь обшивку. По его пальцам скакали магические искорки ярости.

– Ёкарный бабай, тебе что, не ясно, что я просто так не пришёл бы? – по-медвежьи ревели с той стороны. – Нам надо разобраться с одним делом!

– «Нам» – то есть тебе?

Артур на удивление хорошо толковал речь Бориса.