Умирая за идеи. Об опасной жизни философов

Воплощение Бога в человеческой плоти привело к антропологической мутации. Основным значением этой «реальной трансформации человеческого состояния [situation humaine], вызванной пришествием Христа и Его примером» является наше участие в «вечной природе Божественной личности». Ключом ко всему этому является смерть, которая есть «форма рождения, превосходящая рождение физическое». Если есть «жизнь, которая на самом деле является смертью, то есть смерть, которая на самом деле является Жизнью». В этом отношении христианство представляет собой воплощение многовековой философской надежды и мессианских мечтаний. Иисус Христос воплотил предвкушения древних мистерий и платонизма, раскрыв духовное царство, недоступное смерти, царство, к которому может приобщиться человек. В новой религии человек может измениться и выйти за рамки своего смертного состояния, так как, помимо смерти, существует возможность Жизни, Единственного, Кто достоин этого имени, потому что вечность — Его состояние[160].

Вот таким образом главная идея Ландсберга о том, что в сердце человека заложено стремление к вечности, завершает полный круг. Жизнь определяется не смертью, а еще бо́льшей, вечной жизнью. Изначальный порыв человека направлен не к исчезновению, а к существованию вечно. И, только следуя данному инстинкту, мы можем вернуться в наш истинный дом, быть «рядом с Божественной личностью, Которая находится настолько близко, что человек может стать сопричастником этой божественности»[161]. Нам не нужно ждать момента смерти, чтобы насладиться вечностью: в послании Христа зашифрован рецепт обретения собственного бессмертия. Благодаря нужным упражнениям (áskēsis) некоторые из нас могут встать на путь вхождения в вечность, находясь еще в этом мире. Ландсберг говорит о том, что «эмпирическая смерть» может начаться «в разгар жизни с умерщвления, посредством приемов, которые частично освобождают душу от плоти». Результат поразителен. Такие люди, для которых по Божьей благодати вечная жизнь «может в определенной степени начаться уже здесь, в подлунном мире»[162], имеют двойное гражданство: кажется, что они живут одновременно здесь, среди нас, и там, в Царстве Божьем. Но кто они такие?

Это мистики, занимающие в эссе Ландсберга привилегированное положение. Мистики — это Божьи «контрабандисты», которые постоянно провозят частички вечности в наш испорченный мир, поддерживая его таким образом на протяжении многих веков. Умирание — то, чем они занимаются ради жизни. Ландсберг отмечает, что «тот опыт Бога, который есть у мистиков, также включает определенный опыт смерти»[163]. Они живут не чем иным, как смертью, потому что только благодаря ей они могут заглянуть туда, где находится их истинное пристанище. Их «любовь к смерти рождается в них из определенного опыта, из состояния, аналогичного смерти». Этот опыт является «ожиданием смерти в экстазе»[164] (выделено автором. — К. Б.). Сама смерть, какой бы ужасной она ни была, для мистика выглядит наименее болезненным событием. В смерти ему является «сладость рождения для новой жизни, которая бесконечно сильнее боли, все еще связанной с отделением от земной жизни». По сравнению с насыщенностью небесной жизни жизнь здесь, на земле, есть не что иное, как тень. Святая Тереза Авильская говорила, что она воспринимает земное существование как своего рода сон. Таким образом, у мистиков есть все основания любить смерть, потому что для них это означает уход из нереального мира теней и снов и вхождение в настоящее бытие:

Истинная любовь к смерти не может быть ничем иным, как только формой любви к Богу. Смерть — это окончательное сочетание мистическим браком Бога и души… Смерть предлагает душе объединиться с вечным Возлюбленным навсегда. Она предлагает душе единение с Личностью, которая бытийствует и дарует бытие…[165]

Мистики не умирают, они просто просыпаются

Интермеццо, которое требует веры