Возможно, и для нас настало время пробудиться. Телеологическое ви́дение Ландсбергом эволюции воззрений западной духовности на смертную природу человека, а также его понимание смерти как мистического посвящения немыслимы для понимания при отсутствии веры. Он упоминает веру дискретно, в нескольких местах в своем эссе, но, чтобы не нарушить ход повествования, я до сих пор оставлял этот вопрос в стороне. Говоря о бессмертии души, Ландсберг использует определение веры, данное апостолом Павлом, для которого она есть «твердая убежденность в том, на что мы надеемся» (Послание к Евреям 11:1
[166]). Затем он продолжает и говорит, что надежда «составляет суть нашей жизни». Кажется, что он «натурализует» веру, связывая ее с «утверждением своего „я“», что является основополагающим для нашей онтологии. Ландсберг пишет, что «вера в возможность лично выжить» — это не «просто утешительное обещание, это также… актуализация данного онтологического факта»[167]. Но сие, естественно, является верным только для того, кто верит в это.Вера обескураживает. Для тех, кто обладает ею, она звучит более убедительно, чем любое математическое доказательство. Но для тех, у кого ее нет, даже математически выверенные рассуждения могут показаться сомнительными. То, «на что мы надеемся», является бесспорным для верующих, но тому, кто не обладает верой, это невозможно даже просто представить, как бы сильно вы ни старались убедить такого человека. Полная библейская цитата гласит: «Вера — это твердая убежденность в том, на что мы надеемся, и уверенность в реальности невидимого» (Послание к Евреям 11:1). Но иметь дело с «невидимым» — значит пытаться поймать черную кошку в темной комнате, при этом всегда помня, что вообще-то ее там может и не быть вовсе. «Неслыханное» — это детская игра по сравнению с «невидимым». Когда происходит что-то «неслыханное», его новизна может сначала шокировать, но вскоре она исчезает, и все возвращается на круги своя. Но то, что мы не можем видеть, никуда не исчезает и может преследовать нас, заманивать в ловушку, отравлять нашу жизнь или полностью подчинить себе. В данных обстоятельствах философия превращается практически в колдовство. И нет ничего удивительного в том, что философы порой становятся объектом охоты на ведьм.