Умирая за идеи. Об опасной жизни философов

Рассмотрение этой темы, похоже, оказало освобождающее влияние на Мора: не раз чувствуется, что он уже не испуганный пленник, а философ за работой. Как у любого прилежного, творческого философа, первой реакцией Мора на то, что он видит вокруг себя, становится смелый акт переосмысления: этот мир не тот, каким кажется. Вторым его шагом становится миротворение: давайте сделаем его тюрьмой. И он все выстраивает исходя из этой перспективы. В дополнение к предыдущим вариантам Мор привносит в тему новые компоненты: Бог как Главный Тюремщик, который следит за тем, чтобы все было в порядке, на месте, и чтобы порядок всегда соблюдался[366]. В «Диалоге утешения» Бог предстает в нескольких ипостасях: как врач, как любящий отец и даже в какой-то момент как заботливая мама-квочка. Но данное воплощение [в образе тюремщика] является наиболее ярким. Читая эти страницы, нельзя не услышать отголоски плохо скрываемого сардонического смеха автора «Утопии». Здесь он снова проявляет себя как один из величайших насмешников своего времени. Сейчас он кажется настолько «утешенным», что допускает случайные проявления поэтической справедливости, например сажает Генриха VIII в тюрьму. Даже «величайший царь на земле», говорит он, не может быть помилован и вынужден «по повелению Божьему» отбывать наказание в мировой тюрьме, «из которой ни один человек не может выбраться»[367].

Во времена Мора тюрьма сама по себе редко применялась как форма наказания[368]. Она была прежде всего местом, где люди содержались в течение короткого или длительного времени перед судом или в ожидании наказания, которым обычно была смерть, даже за мелкие преступления. Нам следует помнить об этом, когда мы рассматриваем идею Мора «мир как тюрьма». Что именно он имеет в виду? Из-за нашего первородного греха с самого момента нашего рождения мы автоматически обречены на смерть. Бог выносит приговор (видимо, у Бога Мора тройные обязанности: судья, тюремщик и палач): как только люди «попадают в этот мир из чрева матери», Бог «осуждает их на смерть своим собственным приговором и судом за первородный грех, который они приносят с собой, поскольку заключен он в порочном наследии нашего праотца Адама». Для современного восприятия такой взгляд на состояние человека кажется жестоким, если не просто садистским, но в теологическом и философском воображении, которое определяло мир Мора, в этом не было ничего необычного.

Однако, помимо языка первородного греха и проклятия, в этом тексте есть важное, вечное, глубокомысленное замечание: мы рождены, чтобы умереть. Сегодня мы говорим, что «все люди смертны», и это не кажется нам особенно жестоким. Это еще один способ заявить вместе с Мором, что человек с момента своего «первого пришествия в мир» обретает смерть, которая «стоит в стороне, наблюдает за ним, притаившись в постоянном ожидании»[369]. Независимо от того, как вы к этому относитесь, но быть человеком — значит рано или поздно подвергнуться смертному приговору.

«Хорошо, — скажете вы, — но зачем нам тюремщик? Разве недостаточно самой тюрьмы, не говоря уже о смертном приговоре?» Мор бы ответил, что тюремщик здесь просто, чтобы помочь. Он может содействовать нам, дать нам утешение на пути жизни и сделать наше ожидание более терпимым. Бог является «ответственным», а для Мора нет ничего более ужасного, чем мир, в котором никто не несет ответственности. Он делает предположение, что в этом жалком месте, где мы ни на что не можем полагаться и никому не можем доверять, именно Главный Тюремщик является тем, к которому мы всегда можем прийти. Ибо Бог, «главный тюремщик, как я уже сказал, этой обширной тюрьмы-мира, не жесток и не жаден». Это важное замечание, потому что, когда приговор должен быть приведен в исполнение и тюремщик должен выполнить работу палача, мы можем надеяться на легкую смерть.

Есть странная, пугающая красота в этой «великой тюрьме, охватившей всю землю», где «главный тюремщик… Бог»[370]. Это достаточно сильная метафора у Мора, и мы должны признать, что его ви́дение является смелым и впечатляющим. Более того, оно внезапно напоминает нам о безумном мире, который смотрит на нас с картин одного из его современников: Иеронима Босха (1450–1516). Так же, как и у Босха, у Мора был дар (если это можно назвать даром) видеть реальность во всей ее жестокости. Он не придумывает чего-то нового, а лишь переосмысливает то, что уже существует. Выделяя одну деталь здесь, переоценивая другую там, а в целом подрывая серьезность всего существующего, Мор представляет мир как театр абсурда (его современники часто замечали, что его жизнь напоминала игру на сцене)[371]. Мор шокирует нас, как он того и желает: ни его заключение, ни смертный приговор не смогли изменить его. Он полон решимости оставить мир смеясь.