Умирающие и воскресающие боги

Плутарх оставил следующее описание поминовения героев, павших при Платеях: «На собрании всех греков Аристид внес предложение, чтобы ежегодно в Платеи приезжали из разных концов Греции послы для участия в священнодействии, а каждые пять лет устраивались Элевтерии – “Игры Освобождения”, чтобы греческое войско в десять тысяч пехотинцев и тысячу всадников и сто кораблей были всегда наготове для борьбы с варварами и чтобы платейцы пользовались неприкосновенностью и приносили жертвы богу за Грецию. Предложение было принято, и платейцы согласились каждый год совершать жертвоприношения теням греков, павших и похороненных у стен их города. Они делают это еще и теперь следующим образом. В шестнадцатый день месяца мемактериона (которому у беотийцев соответствует алалкомений), на заре, устраивается процессия; во главе ее идет трубач, играющий сигнал “к бою”, за ним следуют повозки, доверху нагруженные венками и миртовыми ветвями, черный бык и свободнорожденные юноши, несущие вино и молоко в амфорах для возлияния и кувшины с маслом и благовониями (ни один раб не должен принимать участие в этом служении, ибо те мужи умерли за свободу). Замыкает шествие архонт Платей; в иное время ему запрещено прикасаться к железу и носить какую бы то ни было одежду, кроме белой, но в этот день, облаченный в пурпурный хитон, с мечом в руке, он берет в хранилище грамот сосуд для воды и через весь город направляется к могилам. Зачерпнув воды из источника, он сам обмывает надгробные камни и мажет их благовониями, потом, заколов быка и ввергнув его в костер, обращается с молитвой к Зевсу и Гермесу Подземному и призывает храбрых мужей, погибших за Грецию, на пир и кровавые возлияния. Затем он разбавляет в кратере вино и выливает его со словами: “Пью за мужей, которые пали за свободу Греции”. Этот обычай платейцы соблюдают и по сей день» («Аристид», 21).

Древняя Ликия являет прекрасный набор героонов – это героон Перикла в Лимире (его скульптурное убранство хранится в Анталийском музее), «монумент нереид» из Ксанфа, вывезенный англичанами в Британский музей, ксанфский «монумент гарпий», барельефы с которого постигла та же участь, героон в Тризе, чьи барельефы вывезены в Вену. Некогда в Ксанфе был и героон Сарпедона, так как, по свидетельству Аппиана Александрийского (95—165 гг. н. э.), когда римляне Брута пробились в город (42 г. до н. э.), часть их была отрезана: «Поражаемые в узком месте с крыш ксанфийцами и теснимые, они с трудом прорывались к близлежащей площади. Здесь они хотя и одержали верх над нападавшими на них, вступившими с ними в рукопашный бой, но, подвергаясь жестокому обстрелу и не имея ни луков, ни дротиков, пробились к храму Сарпедона, чтобы избежать окружения… Когда ксанфийцы с громким криком напали на римлян, бывших возле святилища Сарпедона, те, кто изнутри и снаружи ломали ворота, испугались за них и с еще большей яростью и увлечением стали действовать. Разрушив ворота, они уже на закате солнца все вместе ворвались в город» («Римская история», XIV, 78, 79).

Но вернемся к Гераклу. Это последний сын Зевса, самый совершенный. Отец богов и героев весьма ответственно подошел к процессу: избрав для затеянного дела свою же правнучку Алкмену из Тиринфа, происходившую от сына Зевса – горгоноубийцы Персея, он принял облик ее мужа Амфитриона и усердно работал, не покладая соответствующего органа, для чего продлил ночь в три, а то и в десять раз. Интересно отражение этого мифа в стихотворении известного греческого поэта Янниса Рицоса (1909–1990 гг.):

Та, что легла с бессмертным, не подозревая
О том и лишь догадываясь смутно
По благовониям и по груди его широкой, волосатой,
Почти такой же, как у мужа, но другой —
Как лечь могла она потом со смертным?
И что ей все дары Амфитриона, и 12 подвигов сыновних,
Его бессмертье и ее бессмертье?
Она ту ночь забыть не может, ждет лишь часа,
Когда черпак Большой Медведицы опустится над садом,
А рядом Орион серебряную спину выставит (как пахнут розы!),
Она готова (словно муж опять уехал на охоту), чистая, нагая;
Сверкая ожерельями, серьгами, перед зеркалом застыла,
Расчесывая волосы, еще красивые и пышные, но крашеные и сухие.