Умирающий изнутри

В шестнадцать – аборт. Несколько лесбийских приключений. Страстный интерес к французским поэтам-декадентам. Кислота, мескалин, псилоцибин, кокаин, даже нюхательный табак. Все это давал ей Германт. Он же и тряхнул ее раз пять-шесть. Живые воспоминания об этом. Ее разум показывает гораздо больше, чем мне хочется увидеть о Германте. Он выглядит весьма впечатляюще. Лиза выносит из этого жесткое, агрессивное представление о нем, капитане ее души, хозяине судьбы. В глубине души совсем другое: она напугана. Малышка не так уж плоха. Я чувствую себя немного виноватым за свой обычный способ проникнуть в ее голову, не обращая внимания на ее личность. Но у меня своя нужда. Я продолжаю поглаживать ее, а она спускается по мне вниз. Трудно припомнить, когда кто-либо делал это в последний раз. Я вообще едва помню, когда переспал с кем-нибудь, так ужасно давно это было. Она – специалист в этом. Я рад бы ответить тем же, но не могу заставить себя сделать это; иногда я бываю привередлив, а она не из тех, кто очень чистоплотен. Ну и ладно, оставим это Германту. Я лежу, улавливая сигналы ее мозга и принимая дары ее рта. Я чувствую себя мужественным, энергичным, самоуверенным, а почему бы и нет, я ловлю кайф сразу в двух местах – в голове и в конце. Не покидая ее мозга, я, наконец, покинул ее губы, повернулся, раздвинул ее ноги и глубоко скользнул в тесную, узкую гавань. Жеребец Селиг. Племенной жеребец.

– Ооо! – только выдохнула она, сгибая колени. – Ооо!

Мы начли свою звериную игру – она спиной ко мне. Я питался обратной связью, извлекая ее ответное наслаждение и этим удваивая свое; каждое движение приносило восторг. Но затем приключилось нечто смешное. Она теперь близка к тому, чтобы кончить – событие, которое оборвет наш мысленный контакт, – передача из ее мозга уже становится хаотичной и неясной, больше похожа на шум, чем на сигнал. Образы ломаются. Дальше больше; я пытаюсь удержаться в ее сознании, бесполезно, бесполезно, она ускользает, покидает меня и вот уже никакого контакта. И в момент разрыва мой петушок внезапно становится мягким и выскальзывает из нее. От удивления она вся затряслась.

– Почему он упал? – спрашивает она.

Невозможно объяснить ей. Помню, несколько недель назад, Юдифь спросила меня, не смотрю ли я на потерю своей умственной силы, как на некую импотенцию. Я ответил, что иногда да. А теперь вот впервые метафора совпадает с действительностью, – два провала сливаются в один.

Он импотент там и здесь. Бедняга Дэвид.

– Наверное, я отвлекся, – отвечаю я.

Ничего, у нее есть навыки. Еще с полчаса она трудится надо мной пальцами, губами, языком, волосами, грудью. Безрезультатно, он не поднимается, а она повергает меня в уныние своей целеустремленностью.

– Не понимаю, – произносит она, – ты так здорово все делал. Может, дело во мне?

Я разубеждаю ее. Ты была великолепна, крошка. Такое иногда случается, никто не знает почему. Я предлагаю:

– Давай немного отдохнем, может, я вернусь к жизни.

Мы отдыхаем. Лежа рядом с ней и безразлично поглаживая ее кожу, я делаю несколько попыток войти в контакт. Но нет даже проблеска. Телепатический уровень замер. Нет ни проблеска. Тихо, как в могиле. Неужели это все?

Конец прямо здесь и сейчас? Я – лишь жалкие останки. Я обречен.

– Есть идея, – говорит она. – Пойдем в душ. Иногда это помогает парню подняться.

У меня нет возражений: это может сработать, да и в любом случае она после душа будет лучше пахнуть. Мы идем в ванную. Струйки прохладной воды.

Успех. Ласки ее намыленных рук оживляют меня.

Мы прыгаем в постель. Все еще в порядке, я взбираюсь наверх и беру ее.

Стоны, стоны, вздохи, вздохи. На ментальном уровне ничего. Внезапно я ощущаю ее забавный спазм, сильный, но очень короткий и почти сразу следует мой выброс. Слишком много секса. Мы обнимаемся, свиваемся вместе. Я пытаюсь снова попробовать. Ноль. Ноль. Она ушла? Думаю, она действительно ушла. Вы присутствовали сегодня при историческом событии, барышня. Утрате замечательной экстрасенсорной силы. Оставившей после себя эту смертную оболочку. Увы!

– Я бы хотела почитать твои стихи, Дэйв, – говорит она.

Вечер понедельника, около семи тридцати. Лиза, наконец, ушла. Я иду поужинать в ближайшую пиццерию. Я довольно спокоен. Просто до меня еще не совсем дошло. Как странно, что я могу быть таким восприимчивым. Я знаю, что когда это обрушится на меня, сокрушая и уничтожая меня, я заплачу, я закричу, я буду биться головой о стену. Но сейчас я на удивление холоден.

Странное посмертное чувство, словно я пережил самого себя. И чувство облегчения: мучительная неизвестность закончилась, процесс завершился, умирание произошло, а я выжил. Я, конечно, не жду, что такое настроение продлится долго. Я утратил нечто существенное и теперь жду, когда придут мука, боль и отчаяние.