Умница

— Ничего… и съ какой стати вы приплели это «сіятельство»? Терпть не могу!.. Слухъ этотъ — ложь, Владиславъ Антоновичъ, сплошная ложь, хотя… Да я вамъ ужо сама разскажу! Ну, актъ идетъ къ концу, удемъ отсюда!

И, все съ тмъ же злымъ лицомъ, она порывисто поднялась съ мста.

Всю дорогу домой Анастасія Романовна молчала. Замойскій не смлъ самъ заговорить съ ней. Дома они застали довольно многочисленное общество: многіе знакомые изъ театра пріхали ужинать къ княгин, зная, что у нея столъ всегда готовъ для званаго и незванаго. Но сегодня княгиня не была расположена сидть съ гостями; кто изъ нихъ былъ умне, тактичне и больше зналъ хозяйку, догадались поскоре убраться. Ушелъ было и Замойскій, но въ передней его остановила камеристка княгини и передала ему приказаніе остаться…

Управляющему пришлось прождать полчаса, прежде чмъ княгиня потребовала его къ себ въ кабинетъ. Она уже успла перемнить туалетъ, и Замойскій нашелъ ее, одтую въ голубой пеньюаръ, задумчиво сидящею за маленькимъ, накрытымъ на два прибора, столомъ. Передъ нею стояли ваза съ фруктами и небольшой графинъ съ золотистымъ венгерскимъ виномъ.

— Садитесь! — отрывисто приказала Анастасія Романовна. — какъ видите, я врна своимъ привычкамъ: по прежнему люблю поболтать посл ужина съ хорошимъ человкомъ… Налейте себ вина, возьмите вотъ эту гранату и говорите безъ утайки: вамъ извстно имя того человка… котораго… о которомъ вы намекнули мн въ театр?

— Да… мн называли…

— Какъ? рзко спросила княгиня, не глядя на Замойскаго.

— Морицъ Лега.

— Врно… И вамъ разсказывали, что онъ актеръ?

— Да. Актеръ или художникъ, не помню хорошо.

— Это неправда. — Онъ — ни то, ни другое. Слушайте! Я разъясню вамъ эту исторію, хоть и не слдовало бы: я сильно скомпрометтирована въ ней и играла не слишкомъ-то красивую роль… Вотъ въ чемъ было дло.

* * *

Вы помните, что посл краха знаменитаго Бонту, когда разорились до тла тысячи семействъ, а нажилась одна я, потому что, по какому-то тайному предчувствію, успла за нсколько дней передъ катастрофой, перемстить свой капиталъ къ Ротшильду, — я больше года прожила въ Италіи, преимущественно во Флоренціи. Вы знаете, что я не жадная и не жалю тратить деньги, но крахъ Бонту меня перепугалъ; я не могла представить себ безъ содроганія, какой опасности подвергалась и счастливо избгла… Сами посудите: на что я годна безъ денегъ? съ моимъ-ли характеромъ быть нищею?.. Когда я вспоминала, что снова богата, мной овладвало чувство безграничнаго счастья. Словно для того лишь, чтобъ удостовриться въ дйствительности этого богатства, я бросала деньги направо и налво, какъ никогда, — въ гордомъ сознаніи, что ихъ у меня неисчерпаемо много, что никакими подачками, никакими празднествами и вакханаліями не истощить мою кассу!.. Жизнь моя во Флоренціи прошла, какъ безумный сонъ. Меня фетировали больше, чмъ когда-либо и гд-либо. Я отвчала балами, по-истин, царскими, особенно для голодныхъ итальянцевъ… Разв они понимаютъ, что такое настоящая роскошь! Однажды я послала приглашеніе нкоему Люнди — молодому человку почти безъ всякихъ средствъ, но — хоть этому и противорчатъ его дальнйшіе поступки — неглупому, очень красивому и, какъ говорили, втайн въ меня влюбленному. Люнди, получивъ приглашеніе, былъ на седьмомъ неб, но и не мало смутился, какъ ему попасть на парадный вечеръ принчипессы Латвиной, когда у него, бдняги, фрака и въ завод не было, да и напрокатъ взять нельзя: въ карман всего дв чинквелиры, а когда надо жить на нихъ цлую недлю, такъ до фраковъ ли тутъ? Пораздумавъ, мой Люнди отправляется къ своему пріятелю, врачу Рати, и проситъ фрака.

Рати отказалъ. Что длать бдному Люнди? Такъ хотлось ему на мой вечеръ, что онъ думалъ, думалъ, да ничего лучше и не выдумалъ, какъ украсть у Рати его фракъ.

Хорошо. Идетъ мой франтъ по Via Calzaiuoli — самой модной флорентинской улиц, - вдругъ навстрчу ему Рати и требуетъ, чтобъ онъ немедленно возвратилъ украденное платье, если не хочетъ познакомиться съ полиціей.

Слово за слово, — Люнди выхватилъ ножъ и зарзалъ Рати.