Умозрение философии

Но он идёт — ради смеха —

И от весны фальстарта

Ему с каждым днём смешней.

* * *

Как бы научится предвидеть,

Как бы разучится предверить.

Как бы всё, что может обидеть,

Вытолкать пинками за двери.

* * *

Электро-дэнс — пустая данность,

Постмодернистский блёклый сумрак —

Утратил флёр и куртуазность

Давнишних полек и мазурок.

Хип-хоп и паппинг вместо танго,

Тверк в ягодичном пароксизме —

Лишь проявление цугцванга

В культур-мультурной парадигме.

* * *

Мир не всегда раскрывает объятия —

Не стоит грустить и роптать.

Нужно накапливать противоядие,

Чтоб яд этой жизни вкушать.

* * *

Будь добра,

Проснись и пой,

Блажь с утра

Всегда с тобой.

Порази

Пикантным ню,

Вознесись

Навстречу дню.

Улыбай-

ся, говоря:

«Ночи бай!»,

«Привет, заря!»

* * *

Эти физика и химия,

Эти филии и фобии

Не расскажут, что другими мы

Станем при одном условии:

Если встретим настоящую,

Ослепительно-волшебную,

Вдохновенную, манящую

Половинку задушевную…

Это, впрочем, тоже филия,

Или вовсе даже фобия,

Верить, что любви обилие

Жизнь не сделает суровее.

Физика предложит формулы,

Химия — эфиры сложные,

Но любовь своею формою

Наколдует невозможное.

* * *

Казались сочными эти строчки,

Такими пухлыми — до экстаза,

Как плечо юной купеческой дочки

Из чеховского рассказа.

* * *

Летней ночью дивясь, не могу промолчать я,

Восхищением не отметив:

Светлячки — это точно младшие братья

Вдохновляющих звёздных соцветий.

* * *

Не пытайся слушать песни ветра

И вникать в сплетение мелодий,

Что в вершинах сосен, свечках кедра

Напевал зефир лихой сегодня.

Так нечеловеческое пенье

Может человеческому вторить:

Завыванья, вздохи, свист, гуденье —

Звукоинтермедия в мажоре.

Город вечной осени

Все города — города осени,

И редко какой — весны.

Их будто взяли и в тыл забросили

Трагедии и войны.

В Горловке — настоящей трагедии,

И настоящей войны,

О которой вам не узнать в Википедии,

О которой не расскажут сны.

Которая может нежданной проседи

Добавить как бы взаймы.

Все города — города осени,

А Горловка — и зимы.

* * *

Веер теней от светильников

Щедро размножил меня.

Столько бы мне собутыльников

Вечером у огня.

Сыростью надышавшийся,

Подземный пройдя лабиринт,

Чувствую, что душа уже вся

Сера, как несвежий бинт.

Тесе́ем мечусь в помещении,

Куда меня случай вверг.

Движение — просто движение,

Если оно не вверх.

С живостью сотни сангвиников,

Рвущихся из меня,

Радуюсь собутыльникам,

Ждущим меня у огня.

* * *

Шамаханские царицы

Все попрятались уже

По аулам и станицам

И не ходят неглиже.

Будням серым, монотонным

Жизни их подчинены,

Ибо все цари Дадоны

Перераспределены.

Не пытаются царицы

Козни подлые плести.

Разленились свет-девицы,

Истомились взаперти.

Где те Пушкины, что раньше

С неким ядом на устах

Упивались сладкой фальшью,

Воспевая их в стихах.

Рисовали их как грешниц,

Искусительницами,

Хоть они — ну, чисто внешне —

Семь красавиц Низами́.

Говорили, мол, прекрасны,

Говорили, мол, чудны —

Встретят, мол, улыбкой ясной,

Но — их помыслы вредны…

Та́к их Александр Сергеич,

Шамаханских, преподнёс —

Не бутоном орхидеи,

А кустами колких роз.

Но они не виноваты,

Жизнь, увы, их такова.

Им положено по штату

Обольщать для мотовства.

Явно девицам-царицам,

Каждой нужен автор свой,

Чтоб их облик белолицый

Он пиарил бы строкой

Удалых чудесных сказок,

Разлихих геройских эдд,

Полных яркости и красок,

Полных чувственных побед.

Но пока грустят девицы,

Им пиитов не найти —

Шамаханские царицы

Прозябают взаперти.

* * *

В баре пронзительно пахло хмелем и кислым пивом,

Жареными сосисками, сыром, немного вяленой рыбой —

Веяло воспоминанием о чём-то нежданно счастливом

И навязчивым призывом к действию: «Налей да выпей!»

Странно, но вместо обычного кабацкого фона:

Гомона посетителей, гула и музыкального вздора —

Помеси рока, хип-хопа, попсы и, конечно, шансона —

Слышался наигрыш лёгкий невидимого тапёра.

Музыка в стиле ушедшего, старомодного ретро

В ненавязчивой ауре расслабляющего джаза

Не вязалась с запахами, которые разносились щедро

По всем помещеньям внутри и рвясь на террасу.

Не бывает в барах подобного ощущения счастья:

Непривычного сочетания запахов, музыки, света,

Атмосферы спокойствия и… полузабытой страсти

Из такого же полузабытого, давнего лета.

Пусть же тапёр отыграет своё и сделает паузу,

Я же расслаблюсь пивом, вкушая колбаски,

И настрою гитару пониже, на два тона сразу,

Чтобы пальцы не мучать и не рвать загрубевшие связки.

Поначалу аккорды будут даваться непросто

Из-за отсутствия практики и присутствия в пальцах артрита.

Наивные тексты восьмидесятых и девяностых,

И даже семидесятых — мною ещё не забыты.

Позже тапёр возвратится, и мы, пожав руки,

Разойдёмся неловко в пределах маленькой сценки.

Он вернётся к фано, чтобы вновь наколдовывать звуки,

Я же к пиву вернусь наслаждаться самооценкой.

Руки точно не те, да и голос, увы, не желает

Брать, как хотелось бы, чётко высокие ноты.

Радуюсь больше тому, что не забывает

Сердце ушедшие радости и прошедшие годы.

* * *

Пав во вселенскую скорбь,

Кляня от усталости вечер,

Спину, прошу, не горбь,

Пошире расправь плечи.

Должен же воздух ночной

Помочь с просветлением думы.

Днём досаждает зной,

К вечеру — мир угрюмый.

В свете ли фонаря,

В безветрии или под ветром

Ночью приходят не зря

Мысли о чём-то светлом.

* * *