Университеты

— Месье, не мешайте…

— … да что вы себе позволяете?!

— Мари… Мари! Дорогая… да не толкайтесь вы, месье!

Споры, ссоры, поводы для знакомств и дуэлей — десятками. Люди вспыхивали загорались, остывая не вдруг, а опасность, будь-то реальная или мнимая, приятно щекотала нервы.

Вспышки фотоаппаратов и две кинокамеры говорили о том, что отродья Тьмы безопасны или по крайней мере — договороспособны! Наверное.

Покружившись по кварталу, погонщик загнал огромного паука в пролётку, и казалось бы — вот он, момент истины для скептиков! Показалось… или он в самом деле помог чудовищу забраться в экипаж? Значит…

… да ничего не значит! Храпящие, косящие назад лошади, откровенно боящиеся диковинных пассажиров, тоже ведь… аргумент!

* * *

— Устал, — вяло сообщил я брату, ковыряясь вилкой в тарелке, — Не знаю, продержусь ли ещё неделю… когда там Санька обещался?

— Дней через десять, если верить телеграмме, — доложил Мишка.

— Больше, — поправился дядя Фима, осунувшийся, но жизнерадостный как никогда, — поверь моему жизненному опыту и закладывай на возвращение не меньше двух недель.

Не прекращая жевать, я глазами задал вопрос, и дядя Фима, подождав, пока официант подольёт вина, некуртуазно прочавкал:

— Опыт! Маленькое начальство в большой дыре, да штобы гладко всё прошло? Поверь мине, сидят там либо тряпки, не способные даже в туалет сходить без подтверждающих инструкций из столицы, либо люди с чрезмерным самомнением, играющие с упоением в царя горы.

— Пожалуй, — согласился нехотя брат, — хрен редьки не слаще! То ли инструкций из Парижа будут дожидаться, то ли приёмы устраивать и развлекать себя, повышая заодно собственную значимость в глазах подчинённых.

— Таки да! — энергически жуя, согласился Бляйшман, — А тибе принципиально своё шоу, или я могу немножечко помочь?

— Хм…

— Вот тибе и так! — дядя Фима назидательно воздел вилку, — Привыкай, шо есть люди, которые за тибе и общие интересы!

— Чего это ты вдруг на одесский перешёл? — поинтересовался я, несколько удивлённый перескоком на жаргон. Бляйшману одесский роднее русского и идиша разом, но при необходимости, говорить на великоросском или малоросском наречии может очень чисто, равно как и на немецком.

— Шломо… ти иногда думай головой за вообще, а не только за умное! — сощурился генерал от Иудеи, — Ми с тобой где? В ресторане! И между нами, я чувствуя сибе обезьянкой из-за большого и чрезмерного интереса! Ты мине поручишься, шо здесь никто за язык по губам? Если бы не Миш-ша, который етово не да, я бы попросил тибе перейти на идиш вперемешку с нашим!

— Резонно! — соглашаюсь с ним, — Хотя вопрос, почему не закрывать рот руками, остаётся открытым! Да всё, всё… понял! Не делая мине глазами больно! Понял уже за дезинформацию и общую интересность!

— Можешь через раз, — милостиво разрешил дядя Фима, — я жеж понимаю твою не артистичность!

— Пфе! — выразил я презрение к столь дешёвой инсинуации и провокации, — Ты как смотришь на вовлечение тебя в наши гойские дела?

— Шломо, — всплеснул он руками, — ну шож ты как не родной!? Ты за мине и нас — да, и мине разрешаешь подумать?

Стало внезапно тепло в груди и влажно в глазах, и я заморгал.

— Ну… хватит, — Бляйшман похлопал меня по руке, — а то мине будет неловко, а когда неловко мине, почему-то страдают окружающие.

— Тогда, — шмыгнув носом, я постарался взять себя в руки и поинтересовался, прикрываясь вилкой, — как насчёт жидомасонских тайн? Шо? И у тибе их нет? Досадно…

— Ну если надо, — осторожно сказал дядя Фима, косясь на веселящегося Мишку, — я узнаю одну или две… Ну или больше.

— Узнай, — меня сощурило и понесло по волнам стратегии и умничания. Знаю уже по опыту, что потом вычеркну две трети из придуманного, и оставшуюся треть переделаю до неузнаваемости, но это потом…

— Общая стратегия у нас простая, — объясняю, не переставая есть, — привлечь к русской фракции положительное внимание!

— Но Ллос?! — вырвался у дяди Фимы крик души.

— Нормально, — отвечаю с уверенность, которую не чувствую… зато седалищным нервом ощущая, что в будущем это аукнется, и очень громко. Плохо, хорошо… не знаю. Громко, — мне сейчас важно удержать внимание. Несколько ещё прогулок с… хм, паучком…

— Видел, как же! — закивал дядя Фима, — Сильная штука!

— На то и расчёт. Несколько прогулок, лекции по современному искусству, то да сё… Потом Санька с ребятами, переключим парижскую публику на авиацию и героических авиаторов. Не меня! То меня тоже, но как часть группы. Показать, что у нас таких много…

— Кстати, — переключился я на Мишку, — удачно выходит?

— В целом, — дипломатично сказал он.

— Ну хоть в целом… Удерживаем внимание на нас в частности, и на русской фракции вообще.

— А потом, — я с прищуром поглядел на Бляйшмна, — готовься!

— К чему? — резонно поинтересовался он.

— К чему-нибудь. Знаешь… — замолкнув при виде официанта, я проводил его глазами и только затем продолжил:

— Накопай мне десяток другой ритуалов из тех ещё, ветхозаветных совсем времён. Только, знаешь… чтоб без особой религиозности.