Unknown

Появился графин и три стакана. Все понемногу потягивали бренди и даже выпили за здоровье и счастье Мадмуазель и месье Монпелье. В 11 часов Диана устало взяла свечу, подумав, что это был самый долгий вечер в её жизни.

Часы на лестнице едва пробили двенадцать, как бесшумно, дюйм за дюймом открылась дверь комнаты миссис Эпплъярд и из неё, неся ночник, вышла пожилая женщина. Её голова была согнута под тяжестью бигуди, грудь и живот провисали под фланелевым халатом. Ни один человек, даже Артур, никогда не видел её такой: без облачения из стали и китового уса, в котором директриса являлась миру в течение восемнадцати часов в день.

Лунный свет падал из окна над лестницей на ряд закрытых дверей из кедра. Мадмуазель спала в дальнем конце коридора, мисс Бак в маленькой комнате в задней части башни. Женщина с ночником, выйдя из тени, вслушивалась в тиканье часов. Пронёсшийся по жестяной крыше поссум, довёл её до такой дрожи, что она едва не уронила ночник. В слабом свете появилась большая, хорошо прибранная комната с двумя кроватями: чистая, обитая ситцем, с лёгким запахом лаванды. Все жалюзи были подняты на одном уровне, открывая одинаковые прямоугольники залитого лунным светом неба и чёрные верхушки деревьев. Обе кровати, на каждой из которой аккуратно лежало пуховое одеяло, вышитое розовым шелком, были безупречны. На туалетном столике, между двумя высокими розово-золотыми вазами лежала подушечка для булавок в форме сердца, где она тогда нашла и сразу же уничтожила записку. Она снова увидела себя склонённой над девочкой, лежавшей в меньшей из двух кроватей. Увидела её глаза, - лицо теперь казалось смутным, - только огромные чёрные глаза с жаром смотрящие в её собственные. Она снова услышала её крики: «Нет, нет! Только не это! Только не приют!» Директриса вздрогнула, пожалев, что не надела под ночную рубашку шерстяной спенсер. Она поставила ночник на прикроватную тумбочку, открыла шкаф, где с левой стороны всё ещё висели платья Миранды и начала методично обыскивать полки. Справа было синее пальто Сары с меховом воротником, шляпка на бобровом меху. Обувь. Теннисные ракетки. Теперь комод. Чулки. Носовые платки. Эти нелепые открытки… десятки. Валентинки. Сразу после праздников нужно убрать вещи Миранды. Теперь туалетный столик. Умывальник. Ореховый столик, где Миранда хранила цветные нитки для вязанья. Наконец, каминная полка. Тоже ничего особенного – только фотография Миранды в серебряной рамке. За жалюзи показался ранний серый свет, когда она закрыла дверь, погасила ночник и бросилась в большую кровать под балдахином. Она ничего не нашла, ничего не забрала, ничего не решила. Ещё один день вынужденного бездействия остался позади. Часы пробили пять. О сне не могло быть и речи. Она встала и принялась доставать из волос бигуди.

Четверг выдался не по сезону тёплым, и мистер Уайтхед, бравший в страстную пятницу выходной, решил сделать сегодня в саду как можно больше. Дождя по виду не ожидалось, хотя верхнюю часть горы по обыкновению окутывал пушистый белый туман. Он подумал, что надо бы полить клумбу с гортензиями с задней стороны дома. Без юных леди это место стало необычно тихим, кроме разве мирного кудахтанья птицы, далёкого ворчанья свиней и время от времени гула колёс на главной дороге. Том отправился на коляске за почтой в Вуденд. Кухарка, которой теперь приходилось стряпать лишь для горстки взрослых, в отличии от обычного набора голодных школьниц, устроила генеральную уборку в большой плиточной кухне. Элис, как она надеялась в последний раз, начищала заднюю лестницу. Мисс Бак уехала на извозчике на ранний поезд. Минни вырвалась на 10 минут к себе в спальню и жадно поглощала там гроздь зрелых бананов, к которым пристрастилась в последний месяц, радостно распустив для удобства пояс ситцевого платья, ставший для неё слишком тугим.

Диана де Пуатье, в вихре упаковочной бумаги, собирала свой небольшой, но элегантный гардероб. От одного взгляда на простое белое свадебное платье из атласа у неё замирало сердце. Через несколько часов Луис проводит её в скромную гостиницу в Бендиго, где он снял для своей невесты комнату до понедельника Пасхи. Она почувствовала себя птицей, которая вот-вот выпорхнет на свободу, после нескольких лет плена в безрадостной комнате, где она так часто засыпала в слезах, и начала тихонько напевать: «Au clair de la lune, mon ami pierrot».³⁴ Горьковато-сладкая мелодия поплыла из открытого окна над лужайкой, где миссис Эпплъярд обсуждала с мистера Уайтхедом посадку новых бордюрных цветов для подъездной дороги.

- Нужно начать после Пасхи, мэм, если хотите, чтобы весной всё отлично смотрелось.

- Может, шалфей? Полезный цветок, - предложила мадам.

Садовник нехотя согласился.

- У многих юных леди есть любимые. Забавно, но я всегда вспоминаю мисс Миранду, когда вижу рождественские лилии. «Мистер Уайтхед, - часто говорила она, - лилии так похожи на ангелов». Теперь, она, наверное, одна из них, бедняжка.

Он вздохнул.

- А может анютины глазки?