Unknown

– Ты стараешься не оказаться в такой ситуации, – очень сухо сказал Мюррей. – Но если такое случилось... то ты должен проявить храбрость, вот и все. Ты поешь свою смертную песнь и надеешься, что умрешь достойно. А, что, у британских солдат по-другому? Ты же не хочешь умереть как трус, не так ли?

Под закрытыми веками Уильям наблюдал, как мерцают узоры, которые менялись вместе с движением пламени – горячие и все время разные.

– Не хочу, – признал он. – И действительно, разница небольшая – я о надежде умереть достойно, если придется. Но если ты солдат, то тут вопрос только в том, что тебя или застрелят, или ударят по голове. Вряд ли тебя медленно замучают пытками до смерти. Ну, разве что наткнешься на дикарей, наверное. А что... Ты сам когда-нибудь видел, чтобы кто-то вот так умирал? – с любопытством спросил Уильям, открывая глаза.

Не отвечая сразу, Мюррей протянул свою длинную руку, чтобы перевернуть вертел. В свете огня нельзя было прочитать выражение его лица.

– Да, видел, – наконец тихо произнес он.

– Что они с ним сделали?

Уильям не был уверен, зачем спрашивает: возможно, только для того, чтобы отвлечь себя от пульсации в руке.

– Ты не захочешь знать.

Это прозвучало решительно: Мюррей никоим образом его не дразнил и не напрашивался на дальнейшие расспросы. Однако, это возымело обратный эффект: слабый интерес Уильяма тут же обострился.

– Да, хочу.

Мюррей сжал губы, но Уильям теперь кое-что знал о том, как извлекать информацию, и был достаточно мудр, чтобы, просто сохраняя молчание, неотрывно смотреть в глаза могавка.

– Содрали с него кожу, – наконец проговорил Мюррей и пошевелил огонь палкой. – С одного из них. По кусочку. Тыкали горящими сосновыми щепками в образовавшиеся раны. Отрезали его приватные места. Затем разожгли огонь под ступнями, чтобы жечь его, пока он не умрет от шока. Это... заняло некоторое время.

– Да уж, полагаю, что так.

Уильям попытался вызвать в воображении картинку происходящего... И весьма преуспел, отводя взгляд от почерневшего скелета ондатры, объеденного до костей.

Он зажмурился. Рука все еще пульсировала в такт с каждым ударом сердца, и Уильям старался не представлять ощущения, когда горящие щепки впиваются в твою плоть.

Мюррей молчал: Уильям даже не слышал его дыхания. Но совершенно точно знал, как если бы находился в голове другого, что он тоже представлял себе ту сцену... Только в его случае воображать не было необходимости. Он заново ее переживал.

Вилли чуть пошевелился, отчего сквозь руку прошла ослепляющая боль, и, стиснув зубы, не издал ни звука.

– А мужчины... Скажем, ты... думал о том, как сам справился бы? – спросил он тихо. – Ты бы смог такое выдержать?

– Каждый мужчина думает об этом.

Мюррей резко поднялся и направился к дальнему краю поляны. Уильям слышал, как зажурчала жидкость, но вернулся могавк на несколько минут позже, чем мог бы.

Пес внезапно проснулся и поднял голову, медленно помахав своим большим хвостом при виде хозяина. Мюррей тихо рассмеялся и что-то сказал собаке на каком-то странном языке – могавском? гэльском? – затем наклонился и, оторвав бедрышко от остатков ондатры, кинул его животному. Чудище вскочило, словно молния, его зубы клацнули на кости, после чего пес радостно затрусил подальше от огня и лег, облизывая свой приз.

Лишенный своего товарища по сну, Уильям осторожно прилег, уложив голову на здоровую руку, и принялся наблюдать за тем, как Мюррей чистит свой нож, травой соскребая кровь и жир.

– Ты сказал, что нужно петь свою смертную песнь. Что это такое?

Мюррея это озадачило.

– Я имею в виду, – попытался объяснить Уильям, – какие слова ты бы... Ну, любой человек... произнес в своей смертной песне?

– О, – шотландец посмотрел на свои руки – длинные узловатые пальцы медленно потирали лезвие. – Знаешь, я только одну такую слышал. Другие два раза, когда я видел умирающих вот так людей, они были белыми и не пели смертной песни. Индеец – из племени онондага – он... Ну, в самом начале подробно поведал, кто он такой: воин какого народа, в смысле, о своем клане и семье. Затем довольно много о том, как он презирает... людей, которые собирались его убить.

Мюррей прочистил горло.

– Немного о том, что он совершил: о своих победах и смелых воинах, которых он убил, и о том, как они поприветствуют его в смерти. Потом... о том, как он собирается пересечь... – могавк подыскивал слова, – это... дорогу между этим миром и тем, что лежит после смерти. Полагаю, вы назвали бы это пропастью, хотя слово означает нечто большее, чем расщелина.

Мюррей немного помолчал, но не так, как если бы закончил... Это больше походило на то, будто он пытается припомнить нечто более детально. Он резко выпрямился, глубоко вдохнул и, закрыв глаза, принялся декламировать что-то на могавском языке, как Уильям предположил. Это было потрясающе – звуки «н», «р» и «т» выбивали ровный ритм, похожий на барабанную дробь.

– А потом было немного о том, каких чудовищ он встретит на своем пути в рай, – сказал Мюррей, внезапно прекратив. – Существа вроде летающих зубастых голов.