Unknown

И тут мой слух отключился, и я услышал лишь белый шум. Были хорошие новости, а были и плохие. Хорошая новость заключалась в том, что мне больше не было холодно. Плохая новость заключалась в том, что он разговаривал со мной, он должен был это делать, я был единственным, кто находился рядом с ним, и я видел, как шевелятся его губы, но... звука не было.

Ничего.

Как будто кто-то выключил звук.

Странно было то, что я помнил, как много лет назад у меня была снежная слепота¹⁸. Я ничего не видел, ни цвета, ни даже следов света под пеленой, закрывавшей глаза, но помнил, что она едва не расколола мой череп пополам. Потом, когда расплавленная лава кластерной головной боли отступила, не было вообще ничего, пока не вернулось зрение.

Я помнил звон в ушах, когда меня взорвали и сломали ребра, а также сотрясение мозга и сломанную ключицу. Мне казалось, что я нахожусь в состоянии фуги¹⁹, постоянно вибрирую, не в силах сориентироваться. Меня никогда в жизни так не тошнило от того, что казалось постоянным движением, а непрекращающаяся морская болезнь едва не доводила меня до грани, пока повреждение внутреннего уха не было устранено и мир не перестал непрерывно дрожать.

Это отличалось от того и другого, и я должен был выяснить, почему.

Я не был тем парнем, который боится. Я бежал навстречу драке, всегда, всю свою жизнь, никогда не уходил. Я был парнем, на которого все рассчитывали, что он прикроет их спину. Вы могли обернуться, когда угодно, и я был бы рядом, как верный золотистый ретривер. В зомби- апокалипсис я был бы тем, кто вам нужен. Но дело было не в том, храбрый я или нет, защищаю или нет, или что-то еще. Это не было исправлением ситуации, как в тот день с бывшим мужем Дженни Рубио. Я не выносил кого-то из перестрелки, живого или мертвого. Это был я, физически защищенный, но эмоционально потерянный, совершенно выбитый из колеи.

Потому что я услышал слова Мала. Он говорил, что я могу остаться в Урсе и иметь не просто работу, а работу, которая идеально мне подходит. Я могу остаться и иметь жизнь и все, чего я когда-либо хотел - если Эмери действительно захочет меня. Если бы я был нужен Эмери, его девочкам и собаке.

Но он не хотел меня, так что этого не могло случиться. Этого не могло быть, этого не должно быть, и чтобы то, о чем я так мечтал, вдруг оказалось в пределах моей досягаемости, чтобы это стало возможным, потому что добрые люди Урсы хотели дать мне работу... сейчас это было слишком.

Если бы я был нужен Эмери, моя жизнь могла бы в мгновение ока превратиться из неплохой в отличную. Это все равно что думать, что ты выиграл в лотерею, а потом осознать, что тебе выпали правильные числа не в тот день. Это было слишком большой нагрузкой для моего сердца, и мозг отключился, потому что заботился о своем хорошем друге.

Боли не было, я просто находился в статичном пузыре.

Даже когда Мал положил руку мне на плечо, открыл входную дверь, провел меня через весь дом на кухню и усадил на скамью, все равно казалось, что громкость на одном из этих звуковых аппаратов сильно увеличена, и все, что я слышу, - это белый шум. Мал опустился передо мной на колени, положив одну руку мне на колено, а другую на щеку, и, казалось, проверял, есть ли признаки жизни. После нескольких мгновений изучения меня и страдальческого взгляда он встал и ушел. Я сидел, застыв, охваченный паникой и внезапно обессиленный, лишившись сил, и смотрел на раковину и косточку авокадо, которую Оливия пыталась прорастить при помощи зубочисток. Когда передо мной появилась Эйприл, она положила руки мне на лицо и улыбнулась, ее глаза загорелись так, как не загорались, когда я только приехал.

«Ты здесь?»

«Блядь», - вздохнул я, напугав ее, схватив за запястья и удерживая.

«Это плохое слово, я же говорила тебе», - заявила Оливия, покачав головой, и присоединилась к сестре, тоже улыбаясь, довольная мной, о чем свидетельствовало то, что она забралась ко мне на колени.

«Привет, приятель, - медленно произнес Мал, опускаясь передо мной на колени. Эмери тоже стоял рядом с Малом, положив руку мне на колено. И тут до меня дошло, как грузовой поезд: несмотря на то что я был в эпицентре заботы, девочек и Мала, единственное присутствие, которое я действительно ощущал, было присутствие Эмери. Потому что когда он прикасался ко мне, когда бы он ни прикасался ко мне, я чувствовал это до глубины души.

«Что происходит?» спросил Эмери, обхватив мою шею, слушая Мала, но не отрываясь от меня, его большой палец снова и снова проводил по моей челюсти, пока я изо всех сил пытался не наклониться к нему.

Все вернулось в одно мгновение, все мои глупые инстинкты, которые говорили: встань, прижмись к нему всем телом и обними его. Каждый день, все время, я думал о том, каково это, если бы он просто уступил мне. Если бы он просто... уступил... сдался. Потому что да, я любил его детей отдельно от него, но я любил их еще больше, потому что они были его и были его частью.

Это был бардак.