Упадальщики. Отторжение

Первое время, она бесцельно бродила по плавням, в глубине души желая заблудиться и погибнуть там, встретив собственную смерть не так, как все остальные. Когда-то Альгрид бесстрашно исследовал, а затем открывал для неё каждую дикую тропку, каждый из десятка маленьких каналов, испещряющих остров, каждое озеро, в одном из которых они ловили маленьких черепашек. Эти места ничуть не изменились и были всё так же сказочно прекрасны, какими видели их детские наивные глазки, из которых ещё не была изгнана абсолютная вера в чудеса. Человек лишает себя сказки с первым желанием стать взрослым, и, достигнув цели, продолжает желать для себя чуда, подчас по-детски обижаясь из-за того, что чуда не происходит. Как и положено Ромуальда вынесла из детства не те качества, которые были бы ей полезны. Она, давно изгнавшая лучшее из того, чем могла жить, более не находила спасения ни в среде собственного обитания, ни на псевдо сказочном острове. Теперь в этих местах таилась жестокая кара, насланная на неё за бездействие. Наказание приятными воспоминаниями оказалось тяжелейшим, из всех возможных, которые она могла только себе представить.

Ей не оставалось ничего иного, кроме как вытеснить охватившее её горе систематическим и крайне изнурительным трудом. Небольшой деревянный домик превратился в грязную развалину ещё при жизни дедушки Отто. Старик намеренно лишал себя комфорта, придерживаясь принятого им морального курса на отшельничество. Его аскеза заключалась в способности жить тягостью с чувством глубокой благодарности за такую возможность. Ромуальда выбрала для себя аскезу попроще и принялась восстанавливать маленькое родовое гнёздышко, вкладывая в процесс все силы и лучшие из своих намерений. В противовес Альгриду, с детства всей своей сущностью тянущегося к символам и образам из мира женщин, Ромуальда тогда же постигала символы и образы из мира мужчин. Отыскав инструменты дяди, оставшиеся на острове после того, как Грегор предпринял неуверенную и провальную попытку облагородить заброшенное место своими руками, Ромуальда первым делом вооружилась топором и ушла вглубь зарослей за древесиной. Она знала, что ей было нужно, и помнила, где это можно было достать. Идея заблудиться и погибнуть незаметно исчезла из повестки её текущего существования.

Неделями напролёт, сменяющие друг друга шумы молотка, пилы и топора заглушали упаднические мысли, не дающие ей покоя в часы бездействия. Ретроспективные воспоминания бесконтрольно заполняли её сознание, лишая возможности даже ненадолго подумать о настоящем, а уж тем более о будущем. Пытаясь наладить контроль над собой, она налегала на работу с большим усердием, устанавливая суровые ограничения для отдыха, чтобы как можно реже ей удавалось подлавливать саму себя в моменты расслабленности и вынуждать к созерцанию честной картины, повествующей о её неприглядной судьбе.

Результатом её усилий стал абсолютно новый небольшой дом, который был куда прочнее и красивее оригинального строения. В отличие от неуютного последнего пристанища старика Отто, пространство дома Ромуальды было продумано до мелочей, что позволяло жить там долгое время, не чувствуя разницы между этим фактически диким местом и концептуальным жилищем в центре Околицы.

Когда она уплывала в город, на полпути её настигала паника и желание вернуться обратно. В пределах Старого Света Ромуальда не могла вольно дышать и в перспективе остаться там ей виделась реальная угроза для её жизни. Ей не страшно было умирать – она боялась доживать свою историю в муках. К концу лета, Ромуальда стала всё реже покидать остров и всё меньше времени проводить в родном городе.

Отшельничество не как бегство, а как осознанный выбор, преподносило неожиданные и приятные сюрпризы. В часы размышлений, к Ромуальде раз за разом приходило чистое понимание относительно многих вещей и событий, относительно которых она годами не могла найти достойных объяснений. Многое из понятого и принятого ею невозможно было исправить, однако лёгкость, пришедшая вслед за знанием, была едва ли не лучшим подарком, чем новое переживание или очередной опыт.

Помимо необходимого в её положении переживания мощнейшего катарсиса, Ромуальда получила возможность проделать нелёгкую работу над допущенными ею прежде ошибками. Чувственная сфера упрямой женщины, игнорировавшей собственную природу, совершила уникальное обновление и связанные с этим события заставили её перейти на новый виток познания своих возможностей.

Её отсутствие оказало благотворное влияние на их с Саймоном отношения. Время, отмерянное для коротких встреч, они тратили с любовью, главным образом к себе, и нерастраченной страстью направленной друг на друга. В страхе нарушить нечаянную идиллию, каждый из них изо всех сил удерживал при себе излишки накопленного яда. В их диалогах появилось тепло, которого между ними никогда не было или они попросту забыли, что когда-то давно им удавалось разговаривать друг с другом по-человечески.