Уплотнение границ. К истокам советской политики. 1920–1940-е

Параллельно с ростом подозрений в отношении политических мигрантов наказуемой стала нелегальная экономическая иммиграция. 27 августа 1936 года генеральный прокурор СССР А. Я. Вышинский удивлялся тому, что наказание за нелегальный переход границы было менее суровым, чем за незаконное проникновение в запретную зону[679]. Согласно статье 84 Уголовного кодекса, в первом случае наказание не превышало 1 года принудительных работ или штрафа 500 рублей, тогда как второе по постановлению от 17 июля 1935 года наказывалось 1–3 годами лагеря. Прокурор предлагал положить конец этому абсурду, определив одно и то же наказание для лиц, нелегально пересекающих обе границы – государственную и запретной зоны. Это произошло 4 октября 1936 года[680]. Однако следует подчеркнуть, что на практике снисходительность, на которую сетовал Вышинский, применялась к нарушителям границы крайне редко. Будучи не в состоянии заплатить огромный по тем временам штраф в 500 рублей, иммигранты обычно получали в качестве «хлеба-соли» один год принудительных работ в удаленных от границы районах. Кроме того, многие подобные дела передавались в коллегии Военного трибунала благодаря предложенному еще в инструкциях 1925–1926 годов механизму, который позволял добавить к статье 84 о нелегальном переходе границы статью 58-6, каравшую за шпионаж[681].

Переход границы и измена родине

Этот механизм был подкреплен законом от 8 июня 1934 года об измене родине, который задумывался как дополнение к статье 58-1 Уголовного кодекса. Он приравнивал бегство за границу к переходу на сторону врага. Термин «перебежчик» хорошо отражает такое двойное понимание. В русской православной традиции прослеживается отождествление отъезда за границу с предательством, особенно когда речь шла об отношениях между высшими сановниками и царем[682]. Однако в СССР понятие «перебежчик» затрагивало значительно более широкие слои населения. Отныне отъезд за границу без разрешения карался 10 годами лагерей с конфискацией имущества или даже смертной казнью. Система устрашения была дополнена уголовной ответственностью для членов семей, а в случае военных – для однополчан. Близким, не донесшим о планах бегства, грозил лагерный срок от 5 до 10 лет. Если семья ничего не знала об этих намерениях, она подлежала ссылке в Сибирь на 5 лет с лишением гражданских прав[683]. Этот закон был нацелен в первую очередь против дезертиров из числа военнослужащих, пограничников и моряков.

В предшествующие годы военные трибуналы пограничных и внутренних войск рассмотрели ряд дел на солдат, которые после обязательной службы в пограничных войсках поступали туда на постоянную службу с намерением бежать за границу[684]. Однако по сравнению с общим числом дезертиров число таковых было ничтожным[685]. В мае – сентябре 1933 года в Ленинградском, Белорусском и Украинском военных округах успехом увенчалось только 6 попыток побега, тогда как 39 были предотвращены[686]. В качестве примера можно упомянуть С. Х. Веденеева, который в 1933 году был приговорен к 3 годам за намерение покинуть страну через турецкую границу[687].

Закон от 8 июня 1934 года должен был положить решительный конец любым мечтам о побеге, которые мог лелеять кто-то из солдат Красной армии или ОГПУ, служивших на границе. Из 25 смертных приговоров, утвержденных комиссией Политбюро ЦК ВКП(б) по судебным делам 14 апреля 1935 года, 9 имели отношение к статье 58-1 и закону от 8 июня. Так, к высшей мере наказания были приговорены капитан Тихоокеанского флота, пытавшийся сбежать со всей семьей; служащий, занимавшийся спекуляцией на государственные средства, бежавший в Польшу, а затем вернувшийся в СССР; чекист, который, узнав о грозящем ему увольнении, украл печати, документы, иностранную валюту и, вооружившись пистолетом, пытался пересечь иранскую границу; солдат, ушедший в Китай и пойманный при попытке вернуться в СССР; демобилизованные солдаты и заключенные, сбежавшие из лагеря и пытавшиеся уйти в Польшу или Иран; бывший «басмач», неоднократно пересекавший афганскую границу и убивший двух милиционеров[688]. В центре обвинений стояли контакты с иностранными разведслужбами или антисоветскими организациями и передача секретных данных. Контакты с иностранными властями до или после пересечения границы имели жизненно важное значение для перебежчиков, ведь иначе они рисковали быть высланными обратно в СССР. Кроме того, тем, кто бежал из армии, флота, погранслужбы или советских учреждений, взятые с собой документы могли обеспечить деньги на обустройство, а главное, помогали доказать, что они не являются советскими агентами. Возвращение в СССР, которому в 1920-е годы были призваны способствовать многочисленные амнистии, отныне воспринималось как очевидное доказательство того, что человек был завербован иностранными разведками. Как будто советские органы госбезопасности не могли поверить, что кто-то может добровольно решить вернуться на родину!