Уплотнение границ. К истокам советской политики. 1920–1940-е

Однако с точки зрения полицейского контроля пограничная зона сохранила свое значение. 27 декабря 1940 года старые рубежи получили роль буферной зоны – «зоны заграждения»[665]. Задача пограничников, оставшихся на прежних позициях, теперь состояла в том, чтобы преграждать несанкционированные перемещения в обоих направлениях, блокировать любые контакты и связи между внутренними областями и только что присоединенными районами Западной Украины, Западной Белоруссии, Молдавии и Прибалтики. Печальные последствия такого барьера предстояло испытать на себе стихийным беженцам, в большинстве своем евреям, которые пытались спастись от германского вторжения в июне 1941 года. Пограничный режим был распространен на первые 5 км присоединенной территории. В силу того, что отряды пограничников были распределены между новой демаркационной линией и прежней границей, их пришлось пополнить за счет бригад, сформированных НКВД и в меньшей степени государственными и партийными органами из местных жителей по обе стороны старой границы[666]. Параллельно на новых рубежах осуществлялся весь набор мер, опробованных в межвоенный период: создание запретной зоны, ограничение доступа, отселения, депортации, патрулирование[667].

Но вернемся на время в середину 1930-х годов, чтобы остановиться на одном из процессов, сопровождавших создание «плотной», милитаризованной и бдительно охраняемой границы. Речь идет о почти герметичном закупоривании рубежей в результате разрыва многочисленных трансграничных отношений, которые, несмотря на все трудности, сохранялись с начала 1920-х годов.

Когда трансграничность становится недопустимой

Как мы уже видели, в середине 1930-х годов Советский Союз еще не был полностью закрытой страной. Сюда приезжали западные «политические туристы», движимые антифашистскими убеждениями и характерным для левых кругов интересом к советскому опыту строительства социализма. Политические преследования побуждали коммунистов многих европейских стран просить политического убежища в СССР. Москва приветствовала такой «туризм» при условии, что он осуществлялся под контролем и приносил валюту. 24 января 1935 года советский торгпред в Великобритании А. В. Озерский предложил В. М. Молотову увеличить количество и качество морских рейсов по маршруту Лондон – Ленинград, чтобы удовлетворить существующий спрос. За семь месяцев навигации 1934 года этой линией воспользовались 3115 пассажиров, но потенциал ее был заметно выше: так, 500 американских туристов не смогли найти билеты на летние месяцы[668].

Тогда же, однако, начинается и охота на иностранцев, подпитываемая ростом международной напряженности и реакциями на убийство Кирова. Иностранец начинает рассматриваться как чужак, проявляющий нездоровое любопытство. В начале 1936 года Политбюро издало постановление «О мерах, ограждающих СССР от проникновения шпионских, террористических и диверсионных элементов»[669]. Решения о выдаче виз принимаются отныне НКВД. Наркому иностранных дел М. М. Литвинову все труднее становится защищать свою территорию от постепенного захвата ее органами госбезопасности. 27 апреля 1937 года он жалуется на резкое сокращение количества выданных виз иностранным туристам, что вредит имиджу страны[670]. Одновременно в ведение НКВД передаются все вопросы, связанные с приемом иностранцев, в то время как Международная организация поддержки революционеров (МОПР) теряет ту важную роль, которую она играла в предоставлении политического убежища[671]. Иностранные коммунисты, бежавшие в СССР, оказываются под пристальным наблюдением. Об ощущении удушья, которое испытывали все политические беженцы, пишет Валентин Гонсалес, известный как Эль Кампесино, который оказался в Москве в 1939 году вместе с другими руководителями испанской компартии, а также многими будущими лидерами народных демократий, бежавшими от преследований у себя на родине[672].

Каковы были последствия этой политики в пограничных районах? Прежде всего, запрету и преследованиям подверглись любые попытки спонтанного перехода границы. После принятия резолюции 9 июня 1934 года лицам, задержанным при попытке бегства из СССР, грозило обвинение в измене Родине[673]. Что касается тех, кто пытался проникнуть на советскую территорию – вне зависимости от мотива, – то подписанное 4 октября 1936 года постановление предусматривало для них в лучшем случае лагерный срок от 1 года до 3 лет, а в худшем – смертную казнь за шпионаж[674].