Уплотнение границ. К истокам советской политики. 1920–1940-е

Следует уточнить, что моей целью вовсе не является возвращение к традиционной дуалистической концепции, противопоставлявшей, с одной стороны, революционный проект, его сторонников и деятелей Коминтерна, а с другой – государственные интересы, отстаиваемые советскими дипломатами и военными. Преимуществом изучения границ является то, что здесь переплетались такие направления политики, которые в других сферах осуществлялись автономно; это заставляло различные учреждения работать вместе или параллельно. Граница по определению является пространством, где утверждается государственный суверенитет, и в то же время формы использования рубежей могут многое сказать об эволюции политического режима.

В своем исследовании Андреа Чэндлер ставит вопрос о связях между большевистским, а затем сталинским проектом общества и закрытостью страны[365]. Она полагает, что изоляционизм объяснялся прежде всего советской экономической доктриной. Уже в 1921–1922 годах важнейшую роль, на ее взгляд, играло сохранение государственной монополии на внешнюю торговлю, обрекавшее на нелегальность значительную долю экономических связей с заграницей. Как было показано в предыдущей главе, многие «инстинкты», свидетельствовавшие о недоверии и стремлении к контролю, действительно сформировались в эти годы. Тем не менее советская политика в пограничной зоне тогда еще не сводилась к идее «острова» и полной закрытости. В чем она состояла и насколько отличалась от политики соседних государств? Мы начнем поиск ответа на эти вопросы с рассмотрения противоречивых результатов волюнтаристских проектов Москвы, стремившейся превратить приграничные районы в образец для ближнего зарубежья. Затем мы остановимся на том, как военные и дипломаты использовали идею, согласно которой граница находится под угрозой и ее следует сделать нерушимой. Наконец, будет рассмотрен вопрос о том, каким образом ключевое понятие надежности уже на ранних этапах стало основой для репрессий, осуществляемых по территориальному принципу.

Большевики были склонны рассматривать пограничные зоны в качестве единого целого и стремились реализовать там один и тот же проект. Однако, как мы не раз в этом убедимся, различия на местах могли быть весьма существенными. Так, пустынная, отрезанная от мира Восточная Карелия сильно отличалась от Карельского перешейка, где благодаря близости Ленинграда активно развивались промышленность и культура. Крым, еще со времен Екатерины II символизировавший новую Россию и привлекавший многочисленных переселенцев, имел мало общего с «кресами» – бедными, перенаселенными, неспокойными краями, поставлявшими мигрантов и на запад, и на восток. В географии добровольных, а затем принудительных переселений это наследие не было полностью забыто.

Граница как витрина

В Восточной Европе государственные рубежи никогда не соответствовали четким национальным границам. Кроме того, периферийные районы новых государств не только относились к числу наиболее пострадавших в ходе войны, но и считались отсталыми по сравнению со всей остальной территорией. Поэтому их интеграция и одновременно утверждение государственного суверенитета на окраинах были приоритетом для всех стран этого региона. Так, в Румынии акцент делался на «национализации» территории. Следуя французской модели национальной ассимиляции, Бухарест проводил политику румынизации недавно присоединенных областей. Однако введение в Бессарабии и Буковине румынского языка в качестве обязательного в школах и в университете в значительной мере потерпело неудачу[366]. Получив Подкарпатскую Русь, традиционно находившуюся под венгерским влиянием, правительство Чехословакии стало проводить политику приоритетных инвестиций и поощрять переселение сюда чехов. Оно стремилось таким образом вырвать эту область из-под влияния соседнего государства и интегрировать ее в национальную территорию. Схожей тактики придерживался и Государственный совет Финляндии. В целях преодоления экономического отставания восточных окраин здесь с 1923 года проводилась политика ускоренного развития Карелии. Она сопровождалась мерами по укреплению патриотического духа, целью чего было сделать невозможным пересмотр границы. Так, в 1924 году ассоциация, занимавшаяся поддержкой финского национального самосознания, начала издавать ежемесячный журнал Rajaseutu, одна из задач которого состояла в воспитании из жителей перешейка защитников финского национального самосознания[367]. После окончания конфликта с Советской Россией правительство Польши поощряло переселение семей ветеранов этой войны в восточные районы (кресы). «Осадники» получали там участки земли; их присутствие позволяло укрепить польский суверенитет в этих областях, а также создать – в непосредственной близости от противника – образцовые с точки зрения лояльности поселения. В связи с этим можно вспомнить и о военных колонистах, которых в Чехословакии селили вдоль венгерской границы. Повсюду, таким образом, шло физическое и символическое освоение приграничных районов.