– Да… дружба наша давнишняя, почитай, с первых героических дней. Да только раскидало нас сейчас – каждый на своем посту партии служит. Сашок в Париже интересы родины отстаивает, а Яков Степаныч вот приболел, – в трубке послышался треск, – паралич у него. Вот герой так уж герой! На самом лезвии всегда…
– Как заболел? – ахнула Ирина. – Ай-яй-яй, – сокрушенным голосом сказала она. – Почему заболел? Что же теперь делать? Увидеть его никак-никак нельзя?
– Увидеть-то, чего ж нельзя, можно – в санатории он лечится рядом с Горками Ленинскими. Слышала, поди? Адресок, коли надобно, тебе мой секретарь Варвара продиктует, да проку-то что? Не говорит Яков совсем. А как ведь раньше говорил, как говори-ил! – замолчал, подбирая нужные слова. – Враги от его комиссарских речей просто трепетали и падали…
– А что Тушкевич? – прервала собеседника Ирина. – Хотелось бы встретиться с вами обоими и…
– Ну, насчет Санька, ты, Зинаида, не беспокойся. Санька-то я враз представлю. В Москве он, в моей системе работает.
– Только давайте, Петр Петрович, заранее о встрече договоримся. Окей? Вы человек занятой, и у вас все, я понимаю, заранее расписано.
На том конце провода возникла важная пауза.
– Может быть, вы подумаете, а я завтра позвоню? – внутренне сжавшись, безразлично спросила Ирина. – Правда, я в Москве всего три дня буду жить с делегацией.
– Чего ж это завтра? Почему же это завтра? – забеспокоился Мальцев. – Да помню я все, помню, выдь отсюда! – раздраженным голосом приказал кому-то. – Сейчас прикинем. В десять утра – совещание, потом – с докладом, после обеда… нет, не выйдет – собрание… Так… Слышь, Зинаида, приезжай ко мне на работу ближе к вечеру, часам к восьми. Тушкевичу свистну, и он приедет. Посидим, погутарим…
– Нет-нет! – поспешно воскликнула она и, тут же рассердившись на себя за излишнюю торопливость, продолжила извиняющимся тоном: – Мне и так неловко занимать ваше время, и потому мое предложение следующее: я приглашаю вас в ресторан. Вместе с товарищем Тушкевичем. Это будет мое извинение за время, которое вы мне подарите. Знаете ли вы ресторан «Париж» на углу Кузнецкого Моста и улицы Петровка? Мне сказали, там очень хорошо кормят. Окей? Придете?
– В ресторан, говоришь? – Трубка задумалась. – Ох и хитрая ты, Зин! Ох и хитрая! Именно в ресторан ей надо. Именно в ресторан, – послышалось шуршание перелистываемых страниц. – Ну да ладно, уговорила! Время… время… Давай к восьми. Нет, к семи, кажись, успею.
– Договорились, Петр Петрович, – радостно сказала она.
– Но ты, когда придешь, – продолжил Мальцев, – во внутренности проходи и жди. Предупреди только, чтобы нас встречали. Коли немного припозднимся – палубу не покидай. Сама понимаешь, мы в госмеханизме хоть люди немаленькие, но себе не принадлежим. Значит, в семь. А ты, – в трубке раздался смешок, – судя по голосу, интересная… товарищ будешь… Я, знаешь, хорошо-о по голосам определяю. У видной женщины и голос говорящий. Завтра и проверим мое чутье. Ну, все. До встречи, товарищ Зинаида. С революционным интернациональным приветом! – Положил трубку.
Ирина снова торопливо набрала номер и, выяснив у секретаря адрес санатория, в котором находится на излечении герой Гражданской войны товарищ Ракелов, откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза, чтобы сбить лихорадочное возбуждение.
«Итак, завтра с самого утра – в санаторий, навестить больного, – начала планировать день. – Только надо успеть в магазин за одеждой попроще. А вечером – в ресторан. Итак, уже завтра…»
Вернувшись в гостиницу, Ирина решила не подниматься в номер и, оставив сверток с одеждой у портье, прошла в ресторан. Услужливый метрдотель, сразу разглядев в ней иностранку и непрерывно повторяя по-французски «прошу, мадам, спасибо, мадам», проводил к столику у окна. Выросший словно из-под земли официант, вполне сносно изъяснявшийся на немецком, принял заказ – судака под белым соусом и бокал вина.
Ирина закурила и огляделась. У стены под картиной с изображением горного пейзажа пианист в белой рубашке с красным шелковым бантом вместо галстука играл на рояле. Негромкая музыка, подобно журчащему ручейку, успокоительно и расслабляюще протекала через зал, огибая столы и стулья, и исчезала, впитавшись в тяжелые бархатные портьеры.
Однако ж насладиться музыкой Ирине не удалось – мешала непрерывная болтовня сидевшей через столик худощавой рыжеволосой женщины, обладавшей тем редким голосом, когда каждое, даже не громко произнесенное слово отчетливо слышно на любом удалении. Ее спутник, раскормленный мужчина средних лет в туго обтягивающем френче с расстегнутым воротником, надев на лицо маску заинтересованности, обреченно слушал, не прекращая жевать, и время от времени кивал, то ли в знак согласия, то ли по привычке.