Упоение местью. Подлинная история графини Монте-Кристо

– Сначала, когда попали туда, к Врангелю, после Одессы, казалось – рай! Люди по улицам гуляют красивые, магазины работают, витрины – краше не бывают, офицеры в погонах, смех, шутки… Мир… А потом, в ноябре, узнали про Сиваш и что творят красные в Симферополе… Знаешь, о чем все мечтали? Бежать! А как? Бежать можно только морем. И тысячи, тысячи людей устремились к набережной. Три дня стояли, чтобы только на корабли попасть. Да разве на всех места хватит? – махнула рукой. – Графская набережная была похожа, – запнулась, подбирая слова, – …на единый организм, с одними мыслями, чувствами и болью. Никто не уходил, стояли плечом к плечу, телом к телу… Передо мной офицер один молодой стоял. Все извинялся, что вынужден столь тесно прижиматься ко мне. Вот ведь как… Шлюпки с кораблей подплывали, забирали людей да к кораблям. Шлюпки переполнены. Корабли тоже. Стон стоял по всему Севастополю. Казалось, весь мир стонет. Потом офицер этот пробрался вперед, к матросу какому-то возле шлюпки. Смотрю, говорит что-то ему, а сам на меня оглядывается. Мы уж почти около воды были, да толку что – места-то кончились. Пробирается ко мне – попрощаться, видно. И вдруг говорит: «Пойдемте быстрее!» – и за руку меня тащит. Еле протиснулись… Словом, последнее место, свое, мне отдал. Говорит, позволь тебя поцеловать, напоследок. И в губы… – судорожно вздохнула. – Отплыли. Наша шлюпка последняя была. Матросы веслами от людей отбивались, обезумели многие, в воду бросались, а он, вижу, в сторону отошел, справа от набережной, к стене, револьвер к виску приставил и… У той стены многие офицеры тогда стрелялись, чтоб большевикам в плен не сдаваться. А мы отплываем, и все это на наших глазах! – Смахнула слезы тыльной стороной ладони. – Понимаешь, Порфирий, молодые, здоровые, красивые мужчины, люди, для которых слова «честь, служение Родине, верность присяге» – не просто слова, добровольно ушли из жизни, – замолчала, опустив голову. – А отца и Ники вот так просто взяли и убили. Ни за что… – глянула тоскливо. – А я живу… Для чего, Порфирий? – В голосе зазвенели злые нотки. – Может, мне жизнь-то оставили для того, чтобы отомстить? За поругание моей страны? Понимаешь, Порфирий? Понимаешь?! – крикнула, ударив по стене кулаком.

– Да, русские офицеры всегда умели умирать красиво… – наконец чуть слышно проговорил Порфирий, погладив ее по руке.

В комнате воцарилась тишина. Свечи догорали, слегка потрескивая и жалуясь на короткую жизнь. Порфирий молча сидел напротив, и только его глаза, в которых, как в бездонном омуте, утонули ее слова и слезы, казалось, стали темнее. А Ирина, закончив, вдруг поняла, что, хотя поставлена точка в конце истории, предназначенной для Порфирия, для нее самой это – многоточие…

– Тебе что я могу сказать? – тихо заговорил Порфирий. – Что горя без меры хлебнула – вижу. Что ненависть лютую в сердце несешь, – его голос зазвучал строго, – тоже вижу. Зачем, говоришь, в Москву приехала? – спросил так, будто не знал ответа.

Ирина отвела взгляд. Нет. Она не скажет, зачем приехала. Не скажет, что она теперь и свидетель, и судья, и палач. И решение ее не дано поменять никому. Не затем, отбросив милосердие, взращивала и вынашивала ненависть в душе, не затем жила с надеждой отомстить, вернуть этим нелюдям, исковеркавшим ее жизнь, зло, которое они же и принесли.

Подняла глаза на Порфирия. «Зачем вообще он пришел в мою жизнь?» – неожиданно спросила себя.

Ответ пришел в голову так, словно давно дожидался вопроса.

«Порфирий был моим зеркалом. Да, пожалуй, так. Именно зеркалом, но не тем, которое дает возможность, посмотрев на себя со стороны, просто увидеть отражение, а тем, которое поднесли к глазам и сказали: «Смотри в себя». Однако сегодня зеркало, поднесенное к застигнутой врасплох душе, скривилось и помутнело.

– По делу. По делу я приехала, Порфирий, – глухо ответила она.

– Так уж важно твое дело? Никто другой за тебя его сделать не может?

– Никто, – помотала головой Ирина. – Только я могу. Сама, – сказала решительно.

– Чужую голову, конечно, не приставишь, – задумчиво сказал Порфирий. – Но ты, милая, все ж о себе, о душе своей думай! – помолчал, а потом извлек из кармана знакомые карты таро, перетасовал и протянул колоду Ирине. Она, мгновение поколебавшись, сдвинула карты. Порфирий открыл.

– «Весы и меч» – ответил на ее немой вопрос. – Помнишь, что означает?

Ирина кивнула, почувствовав необычайную легкость, будто только сейчас окончательно сбросила бремя сомнений.

– Пора мне, Порфирий, – глянула прощально и поднялась.

– И мне, пожалуй, уезжать отсюда время пришло, – сказал он, продолжая сидеть. – Тебя только и ждал. Теперь в Египет поеду. Изида зовет. На тонких планах, – пояснил, заметив удивление на ее лице. – Карты вот себе возьми, – протянул колоду. – Подарок на память. Даст Бог, пригодятся. Никому другому только в руки не давай. Помнишь правило?

Ирина кивнула и бережно, как истинную драгоценность, взяла карты.