Упоение местью. Подлинная история графини Монте-Кристо

– Ступай, ступай, Нюра! – раздраженно пробурчал он. – Нету здесь, кого она ищет. Нету, – захлопнул дверь.

«Собственно, чего ты ожидала? Чудеса бывают только в сказках», – думала Ирина, спускаясь на первый этаж, и, уже взявшись за ручку тяжелой двери подъезда, вдруг услышала сзади кряхтенье и покашливание. Обернувшись, увидела сгорбленное существо, закутанное с головой в серый шерстяной платок, которое, с трудом переставляя ноги, преодолевало ступени, ведущие из подвала.

– Здравствуй, милая! – услышала надтреснутый старческий голос.

– Здравствуйте, бабуля, – грустно улыбнулась Ирина. – Темно тут у вас, – потянула дверь на себя.

– Темно – не страшно, – пробормотала старушка, не поднимая головы. – Главное, деточка, чтобы свет внутри тебя самой был.

Ирина замерла.

– Пошто, красавица, к нам, в царство Кощеево, пожаловала? Ищешь чего? Молодильные яблочки, кажется мне, рановато еще. Может, тогда книжонку какую, – старушка, скинув платок на плечи, распрямилась, сразу став на голову выше, – Парацельса али Папюса, к примеру?

«Не может быть…» – пронеслось в голове.

– А то пойдем, деточка, ко мне в подвальчик, – голос задрожал от смеха, – заодно посмотрим, как там у тебя дела обстоят… с динаминизированным нервным флюидом.

Ирина отпустила ручку двери и зажала рот ладонями.

– И то правильно! Помолчи, милая, – Порфирий приложил палец к губам. – Так пойдем, что ли, радость моя? – протянул руку. 

* * *

В подвале, погремев ключами в полной темноте, Порфирий отворил скрипучую дверь и провел гостью в небольшое помещение с тусклым окошком под потолком. Открутил фитиль керосиновой лампы, высветившей старый комод без дверцы, заставленный банками, бутылками и пузырьками, в углу стопки старых газет и журналов, перевязанные бечевкой, ржавый рукомойник с горкой грязной посуды, над которым неведомым образом держался осколок зеркала, колченогий табурет у небольшого круглого стола с исцарапанной столешницей, сколоченный из досок топчан с тощим свернутым в рулон матрацем и лоскутным одеялом.

– Ну, здравствуй, что ли, радость моя! – улыбнулся, раскрывая объятия.

Ирина обхватила его за шею, чувствуя, как из глаз покатились слезы, и, все еще не веря, что встреча, которая еще несколько минут назад казалась несбыточной мечтой, все же состоялась.

– Ну, будет тебе, будет, деточка, – приговаривал Порфирий, поглаживал ее по спине.

– Господи, ты что же, здесь теперь живешь? – наконец, все еще всхлипывая, выговорила она.

– А что? – глянул с хитринкой. – Разве ж бедность порок? Бедность, деточка, чаще всего жизненные обстоятельства, которые даются бедным для того, чтобы искать перемен или… – усмехнулся, – ненавидеть богатых, а богатым – для понимания переменчивости жизни. Правда, иногда богатые… – отстранился, – погоди-ка, – наклонился к нижней полке шкафа, нажал что-то там и отодвинул в сторону шкаф, за которым оказался узкий проход. – Прошу! – жестом пригласил Ирину следовать за собой, взял за руку и провел внутрь. – Так вот, говорю я, иногда, когда богатство признается обществом пороком, бедность для богатых становится маскировкой, позволяющей выжить.

Прошла за Порфирием и… оказалась в прошлом: просторное помещение со сводчатым потолком, застеленное коврами и освещенное множеством расставленных повсюду свечей, которое, судя по тому что язычки пламени подрагивали и дружно, как по команде, отклонялись то в одну, то в другую сторону, имело постоянный приток свежего воздуха, запах расплавленного воска и дурманящий аромат восточных благовоний, знакомые шкафы с книгами – все почти так же, как в далеком шестнадцатом году. Защемило сердце оттого, что на мгновение почудилось – время повернулось вспять и она, выйдя отсюда, сядет в пролетку и поедет домой, где собрались гости, с которыми отец за рюмкой домашнего вина ведет обычный разговор о судьбе России. И еще ничего не случилось… Повернулась к старинному зеркалу в деревянной резной раме, тому самому, что висело у Порфирия на квартире, ожидая, что сможет увидеть свое прежнее отражение – беззаботную и смешливую Ирочку, открытую для счастья и любви. Показалось, что даже увидела, но через миг в зеркальной глади отразилась другая женщина, хотя и похожая на прежнюю Ирочку, но иная: холодно красивая, с жестким взглядом печальных глаз, едва заметной морщинкой на переносице и плотно сжатыми губами. Растерянно и удивленно взглянула на Порфирия, будто именно он был виноват в подмене.

– Таково свойство зеркал, милая. Хранить отображение, – задумчиво сказал тот. – Зеркало хранило тебя прежнюю, показало… и запомнило нынешнюю. Ну, устраивайся, – указал взглядом на возвышение у стены, застеленное затертым ковром с разбросанными поверх красными шелковыми подушками с затейливым восточным орнаментом, и исчез, отогнув край ковра на стене.

Вернулся через минуту в знакомом халате, расшитом драконами, и небольшой круглой шапочке, делающей его похожим на китайца, сел напротив, скрестив ноги, глянул прямо в глаза, будто на мгновение запустил и вытащил щупальца.