Упоение местью. Подлинная история графини Монте-Кристо

– Вот и встретились, Яков Степанович, – повторила Ирина, наклоняясь к Ракелову. – Узнаешь?

Тот смотрел равнодушно.

– Помнишь осень семнадцатого года? Бологое?

Взгляд Ракелова почти неуловимо изменился, а уголок рта дернулся.

– Станцию Бологое, где ты мужа моего убил, – уточнила, неотрывно глядя в глаза.

В глазах Ракелова появилась обеспокоенность. Он пошевелил губами, будто силясь что-то сказать.

– Вижу, что тоже рад, – Ирина усмехнулась, – как и я. Если б ты знал, как я ждала нашей встречи! Иногда ночью проснусь и представляю – вот вхожу к тебе, а ты… так радуешься, так радуешься…

– Зу-вю-зю-ю… – вдруг промычал Ракелов, глаза которого широко раскрылись, а во взгляде появилась тревога.

– …прямо, как сейчас, – добавила Ирина.

На лице Ракелова проступили красноватые пятна.

«Вспомнил, – поняла она. – И что теперь?» – неожиданно спросила себя, глядя на немощное тело человека, которого столько раз убивала в мыслях, а теперь вдруг осознала, что не может решиться сделать это наяву потому, что тот болен и беззащитен.

«И чем я тогда лучше их всех? – подумала в смятении. – Но ведь Ники тоже был беззащитен перед ними! – старалась убедить себя. – У них было оружие, а у него? Что было у Ники кроме моей любви? Прочь, жалость! Прочь! Сейчас я достану конфету и вдавлю в его поганый рот! – запустила руку в сумочку, нащупывая бумажку с конфетой, начиненной ядом. – Что дает паралич, помноженный на паралич?» – заставила подумать себя ожесточенно.

– Укольчик, укольчик, товарищ Ракелов, к вам пришел! – Дверь неожиданно распахнулась, и на веранде появилась молоденькая медсестра с косичками, задорно торчащими из-под косынки. – Укольчик! – Подошла к кровати, поставила на тумбочку лоток со шприцами и откинула край одеяла. – Та-ак, поворачиваемся, – легко повернула больного на бок. – Поддержите же, девушка! – обратилась к Ирине. – Видите же, сам он лежать на боку не сможет, а мне не с руки. – Взяла шприц, подняла вертикально, постучала ноготком, сгоняя пузырьки воздуха, и выпустила тоненькую струйку из иголки. – Вот та-ак, даже и не почувствует ничегошеньки. У меня рука легкая, все говорят… – ворковала, растирая место для укола ваткой, намоченной спиртом. – А вы-то чего бледненькая такая? Переживаете, небось, – сочувственно покачала головой, делая укол. – Оно и понятно, – принялась растирать место укола, – за ним сейчас как за дитем малым уход нужен. Потому из городской больницы к нам и перевезли на воздух да на природу. Да вы не тревожьтесь. Ему у нас здесь хорошо – лежи себе круглый день, птички поют. Кормежка у нас справная – все свежее. Та-ак, теперь снова на спинку ложимся.

Ракелов издал нечленораздельный звук, вперившись глазами в медсестру. Та одобрительно глянула на Ирину.

– Ишь, как он вам обрадовался! Не помер бы от радости. От нее ведь тоже, знаете, бывает. Глазенки-то, гляжу, блестят, вон, даже румянец появился, – понимающе улыбнулась. – Кабы не знала, что родственница вы товарища Ракелова, подумала бы, – наклонилась к уху Ирины, – что полюбовница, – хихикнула. – Уж очень рад! Ну, не буду мешать, – напевая себе под нос, направилась к выходу.

Ракелов едва заметно шевельнулся в беспомощной попытке подняться, его сухие желтоватые пальцы ответили на усилие легким подрагиванием.

«Узнал», – подумала Ирина и опустилась на край кровати.

Темные глаза Ракелова ожили. Казалось, в них забились волны ненависти, выплеснув через край на впалые щеки соленые брызги бессилия.

«Узнал! – теперь уже точно поняла Ирина и наклонилась к его лицу, вглядываясь в глаза, такие знакомые и незнакомые, однажды увиденные, но оставшиеся в памяти навсегда. – А ведь он точно был счастлив! – содрогнулась от неожиданной мысли. – Фанатично веря и беззаветно служа по-своему понятой идее справедливости, разделил мир на черное и белое, считая естественным и неизбежным, что ради достижения всеобщего блага можно облачить светлую идею в кровавые одежды и избавиться от тех, кто думает иначе. Тем более что мертвые – молчат, а победителей – не судят. Доживает в полной уверенности, что жил не зря, и считает свой фанатизм жертвенным подвигом. А фанатика переубедить и уж тем более победить невозможно. Можно только убить».

– Что, дядюшка, никак сердишься? – глянула насмешливо. – А ты не сердись. Хочешь, сказку расскажу… для упокоения? – сказала и сама удивилась, но не тому, что, оттягивая последний шаг, подвергает риску и себя, и дело, ради которого приехала, удивилась тому, что испытывает желание увидеть смятение в его глазах, и готова продлить минуты мести, будто это уже и не она, а кто-то другой, холодный и жестокий, сидит здесь, наслаждаясь ролью судьи и палача.

Выдержала взгляд Ракелова, который смотрел так, словно пытался затянуть ее в себя черными омутами ненависти и прихватить с собой в царство смерти еще хотя бы одного врага.