Управление будущим

«Я с самого начала утверждал, что в сфере социально-политической западность стремится к усилению недемократического аспекта системы власти и управления, к усилению роли государственности, к введению недемократических элементов в систему власти и к превращению демократии в средство манипулирования массами и в камуфляж для тоталитарного аспекта. Эффективность западнистского хозяйства обусловливают три закона: рациональная организация дела; жестокая трудовая дисциплина; максимальное использование средств производства и рабочей силы. Западное общество является недемократичным, тоталитарным в самой своей основе – на уровне ячеек производства. И именно поэтому оно демократично в надстройке, идеологии. Тут действует своего рода закон постоянства суммы демократизма и тоталитаризма» [14].

Г. Щедровицкий и его школа методологов считали, что обычный человек вообще не имеет навыков мышления, поскольку школы и университеты учат только повторяющимся навыкам и умениям, подобно тому, как в традиционных обществах эти навыки передавались в семье.

Его мнение, высказанное в одной из лекций, таково: «я делаю сейчас важный ход, и говорю: я ведь вообще полагаю, и мне это очень важно, – это содержание прежних моих лекций, что вы думаете, что у вас есть мышление, ваше индивидуальное. И это, говорю я, есть самая главная иллюзия или, как говорил Коллингвуд „величайшее мошенничество ХХ века“. А этого ничего нет и быть не может» [15].

В среде методологов популярной является концепция М. Петрова, которая раскрывает появление мышления во времена Древней Греции, где сработало не только появление фонетического письма, но появление пятидесятивесельного корабля – пентеконтера, в котором использовались «лишние люди», в принципе имеющиеся в любой цивилизации. Кстати, очень часто лишних людей «сжигают» войны.

М. Петров в своем поиске источника возникновения мышления подчеркивал модель передачи знаний в традиционной культуре, а также отталкивался от концепции лишних людей, которые возникали в прошлых моделях общества: «Поскольку же природа как-то не очень считается с человеческими потребностями и ценностями, а социальность всегда требует полного комплекса, заполнения всей структуры, штатного расписания ролей-должностей, – семья суть естественный источник „дублеров“, „лишних людей“. Их нужно кормить, а ресурсы традиционной семьи весьма ограниченны. Поэтому в обществах традиционной культуры, до недавнего времени и европейской, существовали правила ограничения претендентов на дело отцов» ([16–17], см. также [18–19]). Традиционные общества используют энергию лишних людей в обеспечении ирригации, строительстве пирамид, стен, дворцов, храмов.

Навыки передавались в семье, ресурсов было мало, поэтому только старший сын мог взять на себя обязанность продолжать дело отца, чему он и обучался. Все остальные переходили в разряд лишних людей.

Появление корабля вносит изменения в эту систему знаний, поскольку корабль потребовал других знаний: «Корабль, а вслед за ним и под давлением корабля некоторые другие навыки всеобщего распределения (гражданин, воин) – универсализирующая надпрофессиональная образовательная вставка со своими особыми правилами и методами обучения, основанными уже не на подражании действиям старших, а на общении, на оперативном кодировании действия в знак и столь же оперативном декодировании знака в деятельность, на навыках повелевать и повиноваться. Оба эти навыка, образующие хорошо известный историкам расчлененный комплекс „слово – дело“ с приматом слова и подчиненным положением дела, в равной степени важны для достижения результата. Нам, давно освоившим эти навыки, они представляются простой и привычной нормой. Но простота эта обманчива. Оба навыка требуют специфических форм мышления, умозрения и соответствующих средств общения, восприятия, психологических установок, которыми традиция не обладает не потому, что люди не способны их освоить, а потому, что у традиции нет повода для их освоения и широкого применения, нет навыков, требующих развития этих способностей. Японские летчики, например, летают ничуть не хуже американских, но вот во время [Второй мировой] войны выяснилось, что японский язык с его обилием форм вежливости попросту непригоден для оперативного общения экипажей; пришлось менять язык команд на английский. Аналогичные явления наблюдаются сегодня в университетах развивающихся стран, в большинстве своем принадлежащих к традиционным очагам культуры. Их родные языки, прекрасно обеспечивающие общение в традиционных ситуациях неторопливых вежливых бесед с учетом социальных статусов собеседников, оказываются слишком громоздкими и недостаточно точными, ясными и краткими для целей научного общения».