Недавно меня пригласили прочитать лекцию новым трехзвездным генералам (генерал-лейтенантам) в Военном колледже Армии США. Я выступал прямо перед Мадлен Олбрайт[82]
, чья последняя книга называется Fascism: A Warning («Фашизм: предостережение»)[83]. Она выросла в Восточной Европе, ее семья пережила все ужасы фашизма, и она знает о нем не понаслышке. В своей книге она поднимает вопрос, не утрачиваем ли мы способность управлять собой в организациях, которые все чаще меняют свой облик, и не в этом ли причина того, что авторитаризм набирает силу и популярность, поскольку воспринимается как простейший способ ухода от сложных проблем и страданий.Роберт О. Уорк, бывший заместитель министра обороны при президенте Бараке Обаме, также выразил озабоченность этой проблемой на Мюнхенской конференции по безопасности в 2019 году:
Искусственный интеллект дает тирании новые инструменты, которых у нее никогда не было, и делает ее более могущественной, чем когда-либо. Мы вступаем в эру сильнейших потрясений, связанных с развитием технологий.
В случае следующей войны, по его прогнозу, «наш ИИ будет бороться с их ИИ, и победит та сторона, у кого ИИ лучше»[84]
.Хотя я с большим уважением отношусь и к Олбрайт, и к Уорку, меня гораздо меньше волнует авторитаризм, чем любого из них. Я убежден, что в мире, где все, что можно распределить, будет распределено, фашизму или авторитаризму труднее взять верх в глобальном масштабе. Разумеется, концепция централизованного управления может некоторое время быть достаточно эффективной, но я сомневаюсь, что она сумеет получить широкое распространение или продержаться длительное время. Уверен, что средства коммуникации, обеспечивающие распространение оппозиционных мнений, будут достаточно влиятельными, чтобы не допустить тотального контроля над собой.
Я понимаю, какой контраргумент тут можно привести. Крупные централизованные компании способны приобретать более мелкие компании с распределенной властью. Такие государства, как Сингапур или Китай, могут попытаться установить контроль над сетями и сделать их централизованными. Хотя подобные усилия реально предпринимаются и, безусловно, способны замедлить переход к распределенным сетям, тем не менее я думаю не о том, будет ли происходить масштабирование сетей с распределенной властью, а о том, когда это случится.
С другой стороны, организационные структуры, меняющие облик, могут стать настолько аморфными, что утратят общее понимание направления дальнейшей деятельности и ее целей. Журналистка Мишель Дин в связи с этим весьма образно заметила: «Власть стала чем-то дисперсным и легковоспламеняющимся, как аэрозольная краска»[85]
.Технология распределенной обработки данных используется уже сейчас, но в ограниченных формах. Например, Институт будущего начал заниматься изучением блокчейна в 2014 году, и, по мере того как мы картировали растущее разнообразие активностей и идей, мы придумали следующее определение и в течение ряда лет проверяли его корректность:
Блокчейн — это технология распределенной обработки данных, позволяющая отслеживать статус автономных виртуальных объектов и обеспечивать безопасность информации
Блокчейн — один из первых примеров распределенных сетей, строится на основе интернета и создает платформу, которая отходит от жестких категорий централизации и движется в направлении гибкого распределения доверия и контроля. Инфраструктура блокчейна открывает перспективы нового способа самоорганизации в глобальном обществе. Блокчейн тоже в какой-то степени использует категоризацию с множеством полноправных узлов, которые выбирает сам пользователь. Блокчейн создает не поддающуюся изменению единую версию истины, которая не допускает никаких манипуляций. Это последовательный реестр достоверных данных совместного пользования, которые обновляются по мере проведения транзакций. Можно рассматривать блокчейн как систему доверительной передачи ценностей в виртуальной среде.