Управляя пустотой. Размывание западной демократии

Это подтверждается средним уровнем совокупной волатильности избирателей в период с 1950-х до 1980-х годов. Для расчета мы использовали индекс, первоначально предложенный Могенсом Педерсеном (Pedersen, 1979) и рассчитывающий уровень волатильности путем простого суммирования (совокупных) процентов, полученных всеми партиями в данных выборах по сравнению с предыдущими, или, что то же самое, (совокупных) избирательных потерь всеми проигравшими партиями. Это, конечно, довольно сырой показатель, и он может недооценивать реальный уровень изменения предпочтений при голосовании, измеренный, к примеру, на индивидуальном уровне в ходе опросов. Однако как совокупная мера он легко вычисляется для всех выборов, в том числе давно прошедших, или там, где данные по индивидуальным предпочтениям либо отсутствуют, либо ненадежны. В любом случае при использовании индекса Педерсена мы видим, что вопреки многим ожиданиям уровень совокупной волатильности избирателей в пятнадцати старых европейских демократиях в 1950–1980-х годах почти не менялся: средний индекс по Западной Европе снизился с 7,9 % в 1950-х годах до 6,9 % в 1960-х, а затем вырос до 8,9 % в 1970-х и 1980-х. Вряд ли эти изменения можно назвать драматическими. Тем не менее средние значения скрывают существенные изменения в отдельных партийных системах. Дания, Нидерланды и Норвегия проводили спокойные избирательные кампании в 1950-х, пережили электоральную нестабильность в 1970-х и вернулись к еще большей стабильности в 1980-х годах. Напротив, отток избирателей в послевоенных Франции и Германии был довольно высоким, после чего политические предпочтения стабилизировались в 1960-х и 1970-х годах. Другими словами, в то время как средний уровень совокупной волатильности избирателей в Западной Европе в целом оставался достаточно стабильным, на уровне отдельных стран динамика волатильности могла существенно различаться.

Но и здесь, как и в истории с явкой, в 1990-х годах картина предпочтений начала значительно и быстро меняться. В 1990-е годы индекс волатильности избирателей поднялся практически на 4 % по сравнению с 1970–1980-ми годами и достиг 12,6 % по Западной Европе в целом. Конечно, из этого следует не так много. По гипотетической шкале от 0 до 100, измеряющей средние значения волатильности за десятилетие, с минимумом в 2,5 % (Швейцария, 1950-е годы) и максимумом в 22,9 % (Италия, 1990-е годы), среднее значение 12,6 % скорее отражает (краткосрочную) стабильность партийных предпочтений. С другой стороны, в 1990-е годы впервые за пять послевоенных десятилетий средний показатель волатильности превысил 10 %, а изменения по сравнению с предыдущим десятилетием оказались самыми значительными.

Среднее значение волатильности по 1990-м годам также нужно рассмотреть в контексте национальной специфики. Во всех странах, кроме Дании, Франции, Германии и Люксембурга, в 1990-е годы были поставлены национальные рекорды по степени волатильности, которая в большинстве случаев превысила 10 % – 10,8 % в Бельгии, 11,0 % в Финляндии, 13,7 % в Исландии, 11,7 % в Ирландии, 22,9 % в Италии, 19,1 % в Нидерландах, 15,8 % в Норвегии и 13,8 % в Швеции. Волатильность на всех национальных выборах, состоявшихся в 1990-х годах, превысила 10 % в двух случаях из трех. Подобный отток избирателей стал беспрецедентным за все послевоенные годы и снова показал, что голосование в конце века подчиняется несколько иной логике.

Кроме того, и снова в соответствии с динамикой явки, новые тенденции сохранились и в XXI веке. Италия в 2001 году, а также Австрия и Нидерланды в 2002-м побили собственные рекорды по волатильности избирателей. Франция, Норвегия и Швеция, хотя и не преодолели собственных исторических максимумов, показали самые высокие уровни волатильности на первых выборах XXI века. В целом, как видно из табл. 2, подавляющее большинство самых нестабильных национальных выборов произошли за последние два десятилетия. Опять же подход, заимствованный нами у климатологов, показывает сходство динамики волатильности избирателей с динамикой явки в 1990-е годы. Во втором случае, однако, картина не столь односторонняя: волатильность неизбежно оказывается более неустойчивой, чем явка, будучи зависимой от политических кризисов и институциональных и социально-структурных изменений (Bartolini and Mair, 1990: 253–308). Тем не менее в 60 % случаев рекордные показатели волатильности избирателей в национальной истории приходятся именно на период 1990-х годов (одна треть на 1990-е годы, две трети – на 2000-е), ни в одном другом десятилетии подобных результатов не наблюдалось. Действительно, никогда прежде волатильность избирателей не превышала национальных максимумов с такой частотой. Повторюсь, чем позднее проходили выборы, тем более непредсказуемыми были их результаты.