Упражнения

Теперь он ощущал себя богом. Она попросила его откупорить бутылку вина. До сих пор он никогда еще не открывал вино, но знал, как это делается. Она взяла из буфета два бокала. Он наполнил первый, но она его остановила:

– Не до краев, малыш. До половины. Никогда не наливай больше двух третей.

Она отлила немного вина из первого бокала в пустой и отдала ему.

– За твою новую жизнь! – произнесла она тост. Они чокнулись.

Перед ужином они сыграли в четыре руки одну из пьес Моцарта, которую хорошо знали. Он не подходил к фортепьяно несколько недель. Там, где он находился в это время, фортепьяно не было. Но он все же одолел свою партию, его пальцы словно обрели крылья. Ведь как-никак теперь он был богом, крылатым богом. Они ели на воздухе, за колченогим деревянным столиком. Она снова наполнила его бокал, а он рассказывал ей о летних событиях. Сначала он провел две недели с родителями в общежитии для семейных офицеров в огромном скучном армейском лагере около городка под названием Фаллингбостель. Капитана уже повысили до майора, и он руководил танковой ремонтной мастерской. Он также возглавлял трибунал, рассматривавший дисциплинарные дела или уголовные преступления солдат. Мама заботилась о Роланде, приносила ему завтрак в постель и каждый вечер жарила ростбиф. Отец много пил за ужином, становясь сначала веселым, а потом раздражительным. Днем там было нечем заняться. «За исключением того, что я думал о тебе», – заметил Роланд. Он должен был читать книги по школьному списку: «Мэнсфилд-парк», «Фальшивомонетчики» на французском, «Смерть в Венеции» на немецком, но никак не мог сосредоточиться. Все его мысли занимала Мириам. Долгими июльскими днями от самих названий этих книг, от тяжести этих томов в руке ему хотелось спать, что он и делал. Иногда по вечерам он ходил в армейский кинотеатр вместе с мамой. Они видели Марлона Брандо в «Мятеже на «Баунти»[107]. О, вот бы оказаться в том столетии вместе с Мириам, пускай даже на мятежном корабле вдали от ближайшей школы. Когда они шли из кино под ручку, как хорошие друзья, мама рассказывала ему об отце, о том, что Роланд был для нее «зеницей ока». В другой вечер она призналась, что майор, напившись, иногда ее побивал. Роланд не стал ей говорить, что уже знает об этом от Сьюзен. У него это никогда в голове не укладывалось. Розалинда была хрупкая, маленькая, ста шестидесяти сантиметров ростом, а майор, в свои сорок с лишним, был здоровый и крепкий, как всегда. Он мог ее убить одним ударом. Сьюзен пыталась уговорить мать развестись с ним, когда Роланд только поступил в школу-пансион. Но когда он ехал с родителями на верхней площадке душного автобуса вдоль поймы реки, то понятия об этом не имел. Но теперь его воспоминания изменились.

Он уже пил третий бокал, и у него развязался язык. Его уже не смущала пижама. Тонкая хлопчатобумажная ткань как нельзя лучше подходила для теплого позднеавгустовского вечера. Он рассказывал Мириам о том, что увиденное им во время поездки к родителям в Германию потом происходило, с разными вариациями, еще три раза. Они закончили ужин, он помог маме отнести грязную посуду на кухню. Тут вошел отец и, с силой хлопнув Розалинду по спине, похвалил ее стряпню. Хлопнул раз, потом другой. Это был настоящий удар, почти не скрывавшийся показным проявлением нежности.

– Роберт, пожалуйста, не делай так! – То, что она ему высказала, для нее уже было мужественным поступком.

– А, Рози. Я же просто хвалю твои кулинарные способности. Верно, сынок?

И он снова со всего размаха влепил ей ладонью по спине, так что у нее подогнулось одно колено.

Это было не проявление нежности, а одно притворство, да еще выказанное с таким откровенным вызовом, что невозможно было найти подходящие слова.

– Я же много раз тебе говорила. Мне больно!

Тут он обиделся.

– И это все, что я, черт возьми, получаю в ответ на свою доброту?

В таком настроении он становился мрачным и свирепым. Их перепалка спровоцировала отца перейти от вина к пиву с виски. Розалинда осталась на кухне прибираться, после чего отправилась прямиком в спальню, а Роланд сидел в гостиной с отцом, который ощущал напряженную атмосферу и произнес то, что обычно говорил, когда хотел забыть о неприятном и хотел, чтобы Роланд тоже забыл.

– Ничего, сынок, ничего.

В тот вечер, когда они собирались ложиться в постель, Мириам дала Роланду сменный несессер с зубной щеткой и бритвой.

– Я хочу, чтобы ты спал голый. В пижаме ходи в дневное время.

Как она и обещала, это было восхитительно – спать в объятиях друг друга. Перед тем как встать с постели, они занялись любовью. В тот день она уезжала в Олдборо, где преподавала до вечера в летней школе игры на фортепьяно. Его задание, сказала она, прежде чем ушла к машине, – подготовиться к ее возвращению. Выходя из дома, она добавила:

– Ключ от сарая у меня, так что не переворачивай тут все вверх дном.